ровить крыс, — пояснил он вытянувшемуся перед ним и пошатывающемуся во все стороны Алову. — Живых ровить, а не убитых. Каждый твой сордат и взросрый баба — две крысы, — показал он на пальцах. — Ты будешь собирать и сдавать ему, — указал он на Кои. — Здесь мы будем ровить сами…

— У меня коты есть, ваше благородие, — недовольно отозвалась Варька.

— Что есть кати? — обратился подпоручик к Алову. Но тот молча моргал глазами, силясь сообразить, что ему приказали. И только после того, как подпоручик повторил вопрос, Гордей, словно проснувшись, встрепенулся и расплылся в усмешке.

— Коты?.. Кошки, господин поручик, — отозвался Алов, — которые крыс ловят, — он оттопырил ус и мяукнул: — Мяу-у!

— Кати не надо, — поморщился подпоручик. — Убрать! Всех убрать! Мы сами будем ровить. И вы тоже — живых…

5

Брезжил неприветливый, запоздалый рассвет. Поеживаясь от сырости и завываний ветра, Рощин долго: стоял у откинутого полога палатки, словно не решаясь, выйти на дождь. На мгновение появилось желание снова лечь на койку вот так: одетым, укрыться Шинелью с головой и уснуть, забыв на время службу, необходимость куда-то ехать, что-то делать в эту промозглую раннюю пору. Спать долго, безмятежно, по-юношески.

На раскисшую дорогу прямо против палатки выползла полуторка. В кузове, накрывшись плащ-палатками сидело несколько разведчиков. Рощин поднял ворот, шинели, надвинул фуражку на лоб и направился к машине…

Сразу же за полустанком дорогу преградила широкая промоина. По обе стороны шоссе стояли широкие разводья. За ними на пригорке виднелись палатки батареи Новожилова. Шофер остановил машину.

— В чем дело? — недовольно спросил Рощин, открывая глаза. Заметив промоину, добавил: — Снимайте фашины из кузова. Так не перейдем.

— Товарищ капитан! — послышался из кузова голос Земцова. — Вон кому-то тоже не спится!

Рощин увидел Валю. Она стояла по ту сторону разводья. Свирепый ветер рвал с нее плащ-палатку, хлестал дождем в открытое лицо.

— С ума сошла! — прошептал Рощин, выходя из кабины.

Раннее появление Вали и в таком месте не на шутку встревожило его.

— Что случилось? — еще издали крикнул Рощин. Но Валя молча наблюдала за ним. Рощин, не колеблясь, направился к ней через разводье.

— Что случилось, Валя? — тяжело дыша, еще раз переспросил он.

— Ничего не случилось, — тихо ответила Сергеева, рассматривая Рощина, словно видела его впервые.

Он заглянул ей в лицо: оно было чужим, холодным, неузнаваемым.

— Что тебя расстроило, Валя? — чувствуя тревогу, уже почти умоляюще спросил он.

— Так… Ничего, — с трудом ответила Сергеева. Вдруг ее губы дрогнули, на глазах показались слезы. — Возьмите, — протянула она треугольником сложенное письмо и бегом направилась к батарее.

Рощин растерянно смотрел ей вслед. Наконец взглянул на конверт. Письмо было адресовано Сергеевой. Рощин развернул конверт, и сейчас же из него выпали квадратики фотографий. Порыв ветра подхватил их и бросил в поток. Чертыхнувшись, он забрел в воду и выловил кружившиеся в водовороте фотокарточки. Прочитав письмо, Рощин ничего не понял и принялся перечитывать:

«Здравствуй, Валя!

Только пламенная любовь, которую я пронес через все невзгоды, через горнило войны и даже через смерть, заставляет меня писать Вам, Валя. Я не рассчитываю на взаимность, я хочу предостеречь Вас, дорогая, если еще не поздно. Ваш Анатолий живет с Клавдией Огурцовой. Это началось еще в батарее. Очевидно, по договоренности с ним и Бурловым, она тогда обвинила во всем меня. В последний приезд Рощина в Уссурийск я застал их на квартире. Подробности отвратительны — опускаю. Валя, мне очень нужно с вами встретиться! Умоляю! Посылаю вам две фотографии: свою и…

Ваш Константин Зудилин».

…Тогда Клавдия встретила Рощина на улице. Она, очевидно, долго ждала его и продрогла. На ней был пестрый домашний халат, пышные волосы собраны в тугой валик. Укоризненно покачав головой, она показала на часы. Было без четверти семь.

— Долгонько заставляете себя ждать, — улыбнулась она.

В доме пахло жареным, свежестью и духами. Клавдия провела его в залу и сняла фуражку.

— Анатолий, договоримся: будь как дома, — предложила она, переходя на ты.

В рамке под стеклом Рощину бросилась в глаза фотография Вали. Она была в памятном для Анатолия белом платье, с рассыпавшимися по плечам волосами, девичьим задором в доверчивых глазах. Рядом Соня Давыдова в военной форме, потом несколько фотографий незнакомых офицеров. Вдруг он заметил свою, маленькую служебную фотографию. Это его изумило.

— Клава, где вы взяли мою фотографию? — спросил он.

— Когда-то командир взвода послал меня убрать в вашем блиндаже. На столе лежали фотографии с печатями. Я взяла одну.

Ее голос напомнил Рощину провинившуюся девочку, и ему стало смешно.

— А я ее искал, — рассмеялся он.

— Давайте считать, что вы мне ее подарили? — предложила Клавдия.

— Давайте.

— Садись, Анатолий. Русский обычай встречать гостей вином, — пригласила Огурцова.

Рощин почувствовал, что было не вино, а разбавленный густым фруктовым сиропом спирт. Клавдия сидела напротив. Он рассказывал ей о Федорчуке, Варове, Новожилове, о девушках. Клавдия удивлялась, что все они теперь «начальники». Умолчал Рощин только о Вале, но Клавдия сама спросила о ней:

— Что же о Вале ничего не рассказываешь?

Но в это время из кухни донесся вначале стук в дверь, потом громкий мужской, голос:

Клава, разреши?

В дверях стоял Зудилин. Хотя Рощин знал от Курочкина о его «воскрешении», он сейчас был поражен.

— Костя! Зудилин! — воскликнул он.

— Вот как! — злорадно бросил Зудилин, засовывая руку в карман. — Батарейных мало?

— Уходи отсюда! — сердито выкрикнула Клавдия.

— Эх, ты, орденопросец! — зло выдохнул Зудилин, — меня в штрафной, а сам сюда!

— Перестань болтать и убирайся вон! — грубо оборвала его Клавдия.

Рощина все это покоробило. Он схватил с комода свою фуражку, надвинул на глаза и почти выбежал из дома.

— Анатолий! — донесся к нему крик Клавдии… Разжав кулак, Рощин взглянул на измятую фотографию: «Вещественное доказательство любви, заверенное печатью и подписью», — криво усмехнулся он.

— А-а, черт! — выругался он, заметив только теперь, что стоит в воде.

Выбравшись на то место, где стояла Сергеева, он долго стоял, в раздумье, наконец медленно побрел к батарее. Мокрая одежда неприятно знобила тело, отяжелевшая плащ-палатка стесняла движения. Рощина все это злило.

«Собственно, зачем я аду? Что я могу сказать ей?» С полдороги Рощин возвратился к автомашине…

6

За несколько дней до пасхи мадам Кислицына через Долгополова известила супруга, что он ей крайне необходим. Эта неожиданность очень обеспокоила генерала. Несмотря на мерзкую погоду, Кислицын выехал на дачу.

Дача главкома находилась на окраине Харбина, в живописной рощице на берегу Сунгари. Генерал наезжал сюда редко. Но «харбинская Венера» как между собой называли мадам Кислицыну эмигранты, жила здесь почти