— В этом, пока нет необходимости, господин Кислицын, — сухо ответил Ямада, отодвигая от себя тарелку с креветками. — Агентов подготовить разрешаю, но остальное — только по распоряжению генерала. Икеда.

— Ваше высокопревосходительство, — заволновался Кислицын, — нельзя медлить ни одного дня, Тихоокеанский фронт может ослабить вашу армию…

— Вон! — яростно крикнул Ямада, вставая. Его взгляд сверкнул недобрым огнем.

Вбежавший на крик адъютант удалил оторопевшего Кислицына за дверь.

— Пока существует Россия, из Квантунской армии не уйдет ни один солдат, — быстро успокаиваясь, твердо проговорил Ямада. — Путь армии — только к Уралу! — с пафосом заключил он, взглянув на портрет императора.

7

На второй день после прибытия Рощина к новому месту службы полк подняли по тревоге и вывели на учение. Капитан сразу же почувствовал, что делает служебных промахов больше, чем полагалось бы даже на первых порах в новой должности.

Боевые стрельбы прошли неважно, и полк вот уже третью неделю отрабатывал слаженность и управление огнем. Теперь Рощин был уверен и в себе, и в штабе, и в том, что подразделения будут стрелять туда, куда нужно. Но угнетали воспоминания о Вале. Ему было больно от сознания, что оскорбил ее. Сейчас он думал о ней, вспоминая то первую встречу, то его приезд в батарею, то там — у разводья…

— Товарищ капитан, прервал невеселые думы ординарец, подкладывая в печку дрова, — как думаете, завтра отстреляемся?

— Хорошо отстреляемся, — механически ответил Рощин, еще какой-то момент, видя перед собой Валю.

— Хорошо или отлично? — не удовлетворился его ответом солдат.

— Отлично! — уже весело бросил Рощин, вставая и разминаясь.

— Правильно! — оживился и ординарец. — А то прошлый раз первая — по цели, вторая — мимо, а третья — по вербе… Стыд! Солдатам обидно, штаб и вычислителей ругают. Вы бы легли, товарищ капитан, поспали, завтра голова посвежее будет. Я матрац свежим сеном набил, а полушку — дубовыми листьями.

За палаткой послышались шаги, и сейчас же раздался громкий голос:

— Разрешите?

— Федор Ильич! — узнал по голосу Рощин, откидывая порог палатки.

— Здорово, начальник штаба! Ух ты, — затормошил Бурлов капитана. — Завтра с нашим дивизионом стрелять будете. Как? Надеешься?

— Надеюсь, Федор Ильич, — серьезно ответил Рощин. — Ну как там у вас? Что нового? Все приехали?

— Все. Идем к нам… Идем, идем, — тянул Бурлов его за рукав. — Не пойдешь — сюда все придут.

Они вышли из палатки.

— Начальник штаба! — остановил Рощина голос командира полка. — Поезжай на огневые второго дивизиона. Там твой знакомый что-то шуму наделал.

— Какой знакомый? — вполголоса спросил Бурлов.

— Полковник Мурманский, — недовольно ответил Рощин.

* * *

После расформирования дивизии генерал Савельев отправил Мурманского в фронтовой резерв. Но через несколько дней полковник снова появился в армии с группой офицеров. На руках у него, был мандат старшего инспектора. Представившись Георгию Владимировичу, полковник попросил его вывести на учение Сорок шестую дивизию, которой когда-то командовал сам.

Накануне Мурманский был в полку у Свирина, и остался им очень недоволен. Предупредив двух командиров батальонов о несоответствии должностям, рассерженный, выехал в штаб армии с докладом. По дороге совершенно случайно натолкнулся на огневые позиции артиллерийского полка. Рощин прибыл на огневые, очевидно, в разгар «разноса».

— Почему орудийные окопы не полной профили? — возмущенно допрашивал полковник командира дивизиона.

— Распоряжение штаба полка…

— Вы на фронте были? Нет! Оно и видно! Там распоряжения не ожидают, а зарываются в землю с головой! Огородники!

Заметив Рощина, он спросил:

— На фронте награду получили?

— Здесь, товарищ полковник!

Мурманского этот ответ, казалось, несколько озадачил. Он некоторое время рассматривал Рощина в упор, потом раздельно, с иронией спросил:

— Так почему же, орденоносец, отдаете такие неграмотные приказы? — показал подписанное капитаном распоряжение по инженерному оборудованию огневых позиций.

Рощин даже сам почувствовал, как вспыхнуло его

лицо, но, сжав зубы и помедлив, он сдержанно доложил:

— Здесь болото. Сняли до мерзлоты. Если бить мерзлоту, при стрельбе подошва под орудием может не выдержать.

— А другого района нельзя подобрать?

— На этом полигоне нет: сектор обстрела узкий, по сторонам колхозные поля.

Этот ответ вдруг рассердил полковника.

— Приказываю оборудовать огневые полной профили, — тихо, но угрожающе проговорил он. — Если орудия провалятся, пойдете под суд.

— Товарищ полковник…

— Молчать! Делайте, что приказываю! В пять-ноль-ноль проверю! — выкрикнул тот, направляясь к машине.

Рощин долго смотрел ему вслед. В душе он чувствовал не смущение и даже не обиду, а раздражение. «Какого черта я полез с объяснениями? Приказал — выполняй! Приказ — закон для подчиненного! Чего я вскипятился?» — старался успокоить себя Рощин, и все-таки на душе остался дурной осадок. Почему распоряжения генерала Николаенко не оскорбляют? Почему он ни разу не почувствовал сомнения или внутреннего насилия, выполняя приказы Бурлова, когда был взводным и помощником командира батареи? Они же не отдают их медовыми голосами, но чувствуешь, что по-другому нельзя поступить. «Если снять еще, кто знает, какая останется под орудием подошва?»

— Что будем делать, капитан? — обратился к нему командир дивизиона.

— Выкатывайте орудия, и доводите окопы до полного профиля, — распорядился Рощин.

Выслушав по телефону доклад Рощина, командир полка усомнился:

— Может, ваши опасения надуманы? Он тоже служил до фронта здесь…

Работы окончили на рассвете. Рощин оставался на огневых всю ночь и сейчас торопил с постановкой орудий на место и подготовкой батарей к стрельбе. Теперь Рощин и сам начал сомневаться в своих опасениях: грунт оказался твердым.

Полковник Мурманский появился на огневых в шестом часу. От вчерашнего раздражения не осталось и следа. Осматривая окопы, он объявил трем расчетам благодарность.

— Пока не прикажешь, не догадаетесь сами, — добродушно журил он. Рощина полковнику казалось, не замечал. Он дважды проходил мимо, не обращая на него внимания и не отвечая на приветствие. Только окончив осмотр, приказал ему:

— Садитесь в мою машину. Поедем разбираться, что вы там натворили в своем штабе.

Капитан молча откозырнул и, не глядя по сторонам быстрым шагом направился к машине.

* * *

К полуночи дивизион Бурлова закончил окопные работы и развернулся в боевом порядке. Ночь выдалась тихая, лунная. В такую ночь даже уставшим от армейского труда солдатам долго не спится. В мыслях тревожно и томительно всплывут дом, семья, близкие.

Нерадостные мысли угнетали и младшего лейтенанта Сергееву. Вокруг образовалась гнетущая пустота. В ней Валя чувствовала себя так, как чувствует человек в доме, только что покинутом близкими сердцу людьми…

Ночью Валя слышала, как Бурлов несколько раззвонил в штаб полка и спрашивал Рощина: В такие минуты она сжималась под шинелью в комочек и, затаив дыхание, ждала, но Рощина в штабе не было. «Разве он усидит, — думала Валя. — Он не такой! Не