Выгрузившись из вагонов на каком-нибудь глухом полустанке, части уходили к границе и сразу исчезали, словно поглощали их дебри Дальнего Востока. На новом месте войска чувствовали себя домовито, устраивались обстоятельно, по-хозяйски. Днем бойцы «изучали противника» и ползали по болотам «взглянуть на живого самурая», ночью долбили окопы и на выстрелы с японских сопок, не задумываясь, отвечали тем же.

Офицеры знакомились с организацией. Квантунской армии, учили японский язык, любили краткие распоряжения, со снисхождением относились к дальневосточникам и требовательными были к своим фронтовым товарищам…

* * *

Развертывание армии и размещение войск в предбоевом порядке отнимало у генерала Савельева все время, и он почти не появлялся в штабе. О его перемещениях вдоль фронта адъютант сообщал начальнику штаба, и тот каждый вечер докладывал командарму все поступившие из штаба фронта распоряжения на новом месте. К такому порядку привыкли, считали его обычным.

В одну из очередных встреч начальник Штаба передал Георгию Владимировичу просьбу генерала Смолянинова — срочно прибыть в штаб. Командарм был не только удивлен этим, но и обеспокоен и поэтому выехал без промедления. В штаб добрался он в полночь, но член Военного Совета ожидал в своем кабинете. Его вид встревожил Савельева. Слишком хорошо он знал Виктора Борисовича, чтобы не понять, что случилось что-то серьезное и непоправимое. За эти годы совместной службы они стали друг для друга больше, чем командующий и член Военного Совета. Сейчас Смолянинов выглядел так, точно перенес тяжелый сердечный приступ.

Что случилось? — спросил Савельев, здороваясь с Виктором. Борисовичем.

— Важные новости, Георгий Владимирович. Садись! — предложил Смолянинов, пересаживаясь на диван. — Меня сегодня вызывал член Военного Совета фронта…

— Как же ты успел обернуться? — изумился командарм.

— Не в Хабаровск. У нас уже новое начальство. — Заметив недоуменный взгляд Савельева, пояснил: — Дальневосточный фронт расформировывается. Будет три фронта. Наша армия включена в состав Первого Дальневосточного, штаб в Уссурийске. Кроме нас, в него войдут: Пятая, Двадцать пятая, Тридцать пятая армии и Пятый механизированный корпус…

— Солидно! — довольно воскликнул Савельев. — Кто назначен командующим фронта?

— Генерал-полковник Максимов.

— Что-то не слышал такого, — удивился Георгий Владимирович.

Смолянинов долго молчал. Казалось, он не решался высказать главного, ради чего потревожил Савельева. Потом как бы без всякой связи объявил:

— Командующих Пятой и Двадцать пятой армиями заменили, — он назвал фамилии двух вновь назначенных широко известных по фронтовым операциям генералов. — Командарму Пять предложили должность начальника оперативного отдела, армии, второму — начальника штаба армии.

— Первому — много и этого, второго — зря сменили, — после паузы ответил Савельев. Заметив неловкость Смолянинова, Георгий Владимирович, присев к нему, добавил: — Выкладывай напрямую, не щади! Чего уж тут дипломатничать? — Голос его стал глух, лицо слегка побледнело, взгляд был холоден.

— На завтра к десяти утра тебя вызывают, — тихо проговорил Смолянинов. — Видел в списке фамилию нового командующего армией…

— Постой, постой! Какого командующего? — удивленно спросил Георгий Владимирович,

— Твоего преемника…

Наступило длительное неловкое молчание. Савельев ожидал чего угодно, но только не этого. Он никогда даже не допускал мысли, что ему когда-нибудь придется расстаться со своей армией, и сейчас был не в состоянии понять, что случилось. Но его здравый ум быстро справился с минутной растерянностью.

— Ну что же! Это, пожалуй, правильно! — подавленно заключил он. — Боевые навыки приобретаются кровью. Полковник, пришедший с Волги в Берлин генералом, знает ей цену. А чтобы ублажать самолюбие командующего с большим генеральским стажем, не стоит ее проливать вторично. Так-то, Виктор Борисович! Жизнь есть жизнь! Для своего движения она требует здравого, общеполезного рассудка, а не самомнения.

Георгий Владимирович как-то сразу отяжелел и постарел.

Когда он снова подсел к Смолянинову, его лицо было бледное, уставшее.

— Ты прав, Георгий! — после долгого молчания проговорил Смолянинов. Мы научились готовить войска, они — планировать и вести бой. Этому ценному сейчас преимуществу нельзя противопоставлять себя. Нужно становиться на место, где принесешь пользу, а не вред.

Савельев не мог не согласиться с ним, но в душе чувствовал обиду.

— Так сказать, разделение труда, — с иронией проговорил он.

Еще до выезда в штаб фронта у Георгия Владимировича сложилось твердое намерение просить назначения на должность хотя бы командира дивизии.

Фамилия Максимов, которую накануне сообщил ему Смолянинов, ничего Георгию Владимировичу не сказала. Это его даже несколько удивило. Но достаточно было первого взгляда на командующего фронтом, чтобы он узнал в нем маршала Мерецкого, хотя на нем и был мундир генерал-полковника. Последний раз Георгий Владимирович встречался с ним в 1940 году. За эти годы в нем мало что изменилось.

Как тогда, так и теперь в нем сквозила непоколебимая уверенность и спокойствие. При своем волевом характере Мерецков не ограничивал инициативу ни своего штаба, ни командиров — потому и проводимые им операции не повторяли прошлого, отличались дерзостью и оперативным разнообразием.

Даже генеральский мундир — эта «маленькая» военная хитрость указывала на большую предусмотрительность: появление в Уссурийске еще одного генерала не могло встревожить японцев, прибытие маршала могло раскрыть не только готовящуюся операцию, но и ее масштабы.

Маршал долго в упор рассматривал Савельева, прежде чем предложил кресло.

— Вы в финляндскую командовали Шестой дивизией? — словно припоминая, спросил он.

— Так точно, товарищ… генерал-полковник, — несколько смутился Савельев.

— Командующего армией помните?

— Да! — улыбнувшись, ответил он.

— Значит, снова пришлось встретиться? Простите, что буду краток. Через час вылетаю в Ставку… Я имею согласие Главнокомандующего предложить вам должность начальника оперативного управления, моего штаба. Вы хорошо знакомы с тактикой и армией противника, с военным театром — словом, изучили повадки и логово «зверя», чего не достает командующему. — Маршал подошел к столу, на котором лежала карта Маньчжурии и несколько сводок разведки. — Японской разведке нужно отдать должное: она работает неплохо и не брезгует любыми методами, — проговорил маршал после небольшой паузы, казалось, больше для себя, чем для Савельева. — И все же Квантунской армии нужно предложить то, чего не смогли бы предвосхитить ни генерал Ямада и его разведка, ни даже Умедзу и его генеральный штаб. Все эти двух-трех-пятичасовые артподготовки, уставные догмы прорыва укреплений, клинья, клещи японцам известны не хуже, чем нам или немцам. Наш замысел они смогут раскрыть по маневру и группировке войск, — маршал взглянул на Савельева. — Замысел этой операции должен отличаться смелостью, дерзостью чтобы он даже в условиях заблаговременного объявления войны привел к внезапности и огорошил японцев. Для этого недостаточно знать только численный состав противника и его дислокацию, но нужно знать его психологию, историческую школу командного корпуса, индивидуальности генералов и штабов противостоящих армий…

Георгий Владимирович был благодарен маршалу, что тот нашел время лично принять его,