– Ладно, твое отношение к жанрам я понял. А темы? Важнейший пласт литературы – это описание жизни миллионеров.

– Я с этим не соглашусь. Мне кажется, что это неинтересно.

– Тебе, может, и неинтересно. А миллионам читателей очень даже интересно. Вон у Робски какие продажи! Ты же сам ею недоволен – вот она пишет про вашу жизнь, не зная ее и выставляя вас мудаками. Как ты осуждал Маркоткина, ее тогдашнего издателя – типа зачем он ее издает! А как ты Леню Парфенова ругал! Что он на вашего брата поклеп возводит! (Его знаменитый сюжет еще на НТВ про Куршевель, где нувориши сорят деньгами.) Ну так напиши правду! Выведи положительный образ миллионера – чудесного парня. Который не на яхте с телками плавает пьяный с утра и объевшийся икрой, и губы лоснятся от foie gras, – а приносит пользу отечеству, осмысленно причем. И ты не только являешься настоящим миллионером, но ты – еще и один из отцов приватизации, русского чуда, ты своими руками строил новый класс! Ты говоришь, что иначе было нельзя, это единственно возможный для страны путь! И сегодня, когда страна сваливается влево и чекисты ввели термин «лихие девяностые», кидая камни в твой огород, – кому как не тебе ответить «клеветникам России», художественно причем? Все сошлось на тебе! Не от Петра же Авена ждать нам романа о миллионерах – хотя бы потому, что он ничего в них не смыслит будучи миллиардером! И вот от тебя ждут текста, чтоб люди прочитали и сказали – да что ж мы на них наезжаем? Они белые и пушистые! И Чубайс типа потрясающий парень, и Гайдар – красавец. А иначе ты будешь потом объяснять на Страшном суде: да, я мог это написать, но не стал, потому что я вообще никого не слушаю и делаю что хочу. И ты будешь нести ответственность за новую социальную революцию.

– Значит, докладываю. Во-первых, мне кажется, в этом вопросе ты выражаешь субъективную точку зрения, твою собственную – и больше ничью. Для тебя серьезной литературой является только крупная форма. Я так не считаю. Более того, я считаю, что, когда человек замахивается на крупную форму, за редчайшими исключениями это получается плохо. С точки зрения меня как человека, который в молодости занимался математикой, скажу: статьи размером больше чем в десять страничек математики воспринимают как какую-то фигню. Потому что нет такой мысли, которую нельзя было бы выразить на двух-трех страницах машинописного текста, включая формулы. Если мысль требует двадцать страничек, она уже вызывает подозрение: значит, чё-то там неправильно. Вот эта крупная форма – она, по мне, не имеет никакого смысла, все, что я хотел бы донести – про реформы, про Чубайса любимого, я мог выразить статьей. Напомню тебе, что крупной формой у Чехова является «Степь»; так вот если там есть страниц семьдесят, то хорошо.

– А «Остров Сахалин»?

– Но это не литература, это публицистика та же самая. Это даже не «ГУЛАГ»!

– Книга очень крутая…

– Но – не литература. Если ты хочешь, чтобы я такую книгу написал… Тогда я лучше диссертацию напишу. И защищу ее. Про то, как я делал приватизацию. «Остров Сахалин»… Мне не про что рассказывать в этом смысле! Тогда мне надо ехать, как ты, по тюрьмам.

– Куда ты хочешь ехать собирать информацию о жизни миллионеров? Сиди дома и оглядывайся по сторонам, записывай впечатления.

– Теперь к вопросу о жизни миллионеров. Я, который, в отличие от Робски, знает, как устроена жизнь миллионеров, могу тебе сказать следующее. Их жизнь, в принципе, ничем не отличается от обычной жизни. Расхожее представление о том, что это бесконечная пьянка, наркота, и бабы, и рестораны, покупки яхт и самолетов, – все это неправильно.

– И черная икра.

– Черная. И красная. Это не так…

– Частные самолеты.

– Вот мой товарищ Витя Вексельберг – он уже зеленый от этого своего самолета, он не получает от полетов на нем никакого удовольствия. Он раб своего бизнеса и потому вынужден летать. Он летает как угорелый, вытаращив глаза, по всему миру. Если взять конкретно мою жизнь, мои траты… У меня в семье нет поклонников шопинга. Поэтому покупаются хорошие, даже дорогие, может быть, вещи – но только те, которые нужны, ничего лишнего нету. Если говорить о произведениях искусства и антиквариате, я не коллекционер; когда у меня интерьер формировался, я что-то покупал, а собирать – нет потребности. Библиотека есть – ну так ее может накапливать и человек среднего достатка. Вот в чем деньги кардинально меняют образ жизни, так в том, что они дают невообразимо иную возможность путешествий. На порядок! Я эту возможность использую по максимуму. Ты сам знаешь, ты со мной много путешествовал. А во всем остальном наша жизнь не сильно отличается от жизни других людей. Больше летать – это минус, а не плюс: устаешь от этих аэропортов и самолетов, даже частных. Так вот что касается путешествий, так эту часть жизни я выкладываю на суд общественности. Упрекнуть меня в том, что я не описываю своих путешествий, – нельзя. Что я считаю интересным для других людей – про это рассказываю. А то, что выдумано и не соответствует действительности, – про это я тоже много писал, объяснял, что жизнь устроена по-другому. Жабы (снова про Робски и ее персонажей) – это не жены, это другая история. Вот и все. Все, что я считаю нужным рассказать о жизни миллионеров, – я рассказываю. А высасывать из пальца и придумывать миры, которых в реальности не существует, – зачем? Для этого есть Робски, Поляков, Минаев (или как его там зовут). Я-то считаю себя писателем, который работает в реалистической традиции. И не за деньги. Потому что я прекрасно понимаю, что те деньги, которые я зарабатываю в бизнесе, они на порядок больше тех, что может заработать даже выдающийся писатель России и, может, мира. Поэтому какой мне смысл пытаться заработать деньги, поступая вопреки собственным представлениям о литературе? В то время как я могу совершенно спокойно, не нарушая никаких мною же самим установленных для себя правил, заработать в бизнесе…

Дорога в ад

– Ну на Страшном суде я скажу как свидетель: «Алик, вспомни, я тебя предупреждал, что ты должен был это сделать…»

– Ну, было бы несправедливо за это попасть в ад. То, что я не написал роман из жизни богатых, – это мне простят. У меня есть за что попасть в ад…

– А, значит, тебе по-любому туда?

– Ну наверно… Хотя я еще не утратил надежду, что Господь простит меня. За мои грехи. Но пока что, думаю,