Шрифт:
Закладка:
Итак, писатель Альфред Кох.
Путь в литературу
– Алик! Когда мы с тобой писали «Ящик водки», ты сделал сенсационное заявление. Ты тогда сообщил, что самая лучшая для тебя профессия – писатель, а все остальное – ерунда. Чего в этом заявлении больше – игры, шутки, эпатажа, правды? Вранья, пиара, откровенности? Вместо того чтоб и дальше колотить бабло, ты решил сменить род деятельности: «Не буду, значит, убиваться за лишний миллион, начну писать книги!» Как так? Это интересно, наверно, не только мне, но и многим другим людям, которые думают про тебя: «На хера он пишет? Почему бы ему не жить в Геленджике на пляже, и не есть шашлык, и не пить вино целыми днями напролет, – что казалось счастьем при Советах?» Дуришь ты народ, или это серьезно?
Повисла пауза…
Которая через минуту закончилась, и Альфред Рейнгольдыч стал отвечать:
– Ты напихал в вопрос столько всего, что я не знаю, с чего начать.
– Так уж получилось.
– У меня недавно брали интервью в Лондоне – по поводу предстоящего выхода «Ящика» на английском – и вот тоже спросили: «А почему вы вдруг начали писать?» Я обиделся: что за глупый и бестактный вопрос! Я спросил их: а почему вы такой вопрос не задаете Льву Толстому? «Лев Николаич, с какого хера? У тебя ведь блестящая военная биография, ты богатый граф, у тебя поместье под Тулой, положение в обществе и так далее, и так далее. Вместо того чтобы наслаждаться жизнью и жрать черную икру – ты взял и начал писать. Ладно, поначалу писал беллетристику – а под конец вообще начал на царя наезжать, на церковь, так что даже отлучили, и так далее». Вы же этот вопрос Льву Толстому не задаете! Почему же вы его мне задаете?
– А ты вон жил-жил финансовой экономической и политической жизнью и бизнесом, а потом вдруг – херакс! – и в писатели.
– А может, я всю жизнь хотел! Всю жизнь хотел, но все недосуг было!
– И что, это оправдание?
– Ага, если б я начал в двадцать, то не было б вопросов!
– Ну да. Ты вот женился в 1980 году, и вопрос закрыт. А если б ты щас женился, всем бы стало интересно: с чего вдруг? Вот и с писательством: был ты нормальный – и вдруг тронулся, стал писать.
– А ты считаешь, что если писатель, так тронутый?
– Ну да. Только не все признаются. Бунин один нашел в себе силы признаться: «Живу в тайном безумии».
– Вообще обычно люди не готовы отвечать на вопрос, почему они именно этим видом деятельности занимаются… Вот спросить Путина, почему он занимается именно политикой – так он бы искренне ответил: «Вот не поверите – не собирался! Совершенно другие планы были». Вот и Лев Толстой, в отличие от тебя, не заканчивал журфак МГУ. Он в Казанском университете восточные языки учил. Но я отвечу на твой вопрос про писательство, несмотря на то что он бестактный. Тем более что я сам думал над ним: «С какого хера вдруг ты, Алик Кох, полез в это дело? Тем более что у тебя по литературе в школе была твердая четверка. Сочинения твои не нравились учительнице, и, соответственно, у тебя не могло сложиться впечатление, что ты это делать в состоянии». Но могу тебе сказать: я помню, когда почувствовал к этому вкус – в институте. И тем более когда учился уже в аспирантуре и начинал писать диссертацию. Я много раз говорил о том, что мой научный руководитель мне даже стиль правил. Притом что диссертация была посвящена прикладной математике. Но он даже стилистику вербальных абзацев, состоявших из слов, а не из формул, правил, – ставил запятые, менял слова, вычеркивал фразы – литературно правил!
– Его звали, кажется, Овсиевич?
– Да. Профессор Борис Львович Овсиевич. Меня это тогда так потрясло! Я никак не мог взять в толк, почему для него это так важно. Смысл-то понятен, ну и чего ты тут ковыряешься? И только потом я понял, что ему резало, корябало внутри, когда неправильно было написано. А когда правильно, то оно раз – и проскальзывает, проглатывается. Я понял, что внутри фразы, внутри текста – магия. Если ты разовьешь в себе шестое чувство, то начнешь эту магию чувствовать. И поскольку он меня заставлял работать над текстом с упорством, достойным лучшего применения, я по десять раз переписывал, – я бесился. Но в итоге начал чувствовать вот эту магию. И потом, когда я с этим новым знанием начал читать писателей, я увидел, что очень часто они пишут херово. Я обнаружил, что есть писатели, которые великолепно пишут, у которых без зазубринок текст вылезает, а есть такие, у которых коряво выходит. Я был потрясен совершенно волшебным непревзойденным русским языком, которым написана «Капитанская дочка». Потом я заметил, что есть люди, которые пишут на первый взгляд коряво, а на самом деле – не коряво, прям очень даже в сердце, к примеру Лев Толстой.
– Толстой – так себе стилист, а вот насчет «Капитанской дочки» – согласен.
– Вот просто оно у Пушкина льется. Бывают турбулентные струи, а бывают ламинарные, которые без брызг.
– Как сказал кто-то из великих, простота приходит последней.
– Да, да! И мне захотелось так научиться. А кстати, Лев Толстой – это не херня, это ты напрасно. У него есть несколько писем – в частности одно из моих любимых, написанное Александру Третьему, на убийство Александра Второго…
– Это где – «прости убийц»?
– Да. И открытое письмо по поводу отлучения его от церкви… Это очень серьезно! А «Смерть Ивана Ильича»? А «Крейцерова соната»? Это очень круто. А еще у него есть маленький, буквально на полторы странички, рассказ «Алеша Горшок». Не читал? Это просто вершина русской словесности, вершина! Лучше нету!
– Странно… В это все ты вник после того как Овсиевич…
– Да! Буквально носом тыкал. Как в музыкальной школе учат на фортепиано играть. Учат, учат, учат… Сидит балбес, а ему по рукам дают… Теперь переходим ко второй части. Я занимался прикладной математикой, – а что это такое? В отличие от общей абстрактной математики, которая никакой связи с действительностью не имеет и может оперировать какими угодно пространствами и законами, прикладная – это создание некоего языка для наиболее адекватного изображения действительности. Прикладная математика – описательная наука. Берется какой-то экономический процесс и создается его модель математическая.
– А что литература?
– Так вот самое интересное, что процесс формального описания экономического процесса, так, чтоб внутри этой модели не было противоречий, чтобы все ее
