Еще до встречи с Наполеоном Платов не жаловал ни его генералов, ни его министров, особенно не любил Коленкура[281], который был послом императора при санкт-петербургском дворе. Однажды Коленкур дал обед по случаю получения из Парижа портрета Наполеона в полный рост. Платова пригласили на праздник, и он прибыл вместе с Барклаем-де-Толли, который в то время был военным министром.

Когда они вошли в комнату, где находился портрет, граф, как бы нехотя, довольно громко воскликнул: «Это нарисовано в шутку?» Военный министр многозначительным взглядом сразу напомнил ему о его беспечности, и тот замолчал. Слуга, который услышал слова Платова, немедленно сообщил Коленкуру и, по-видимому, другим гостям. Они смотрели на портрет и спрашивали, улыбаясь: «Это нарисовано в шутку?» Но граф притворился, что не понимает их. Коленкура так задело это замечание, что он обратился к императору. Когда Его Величество спросил Платова об этом деле, тот дал откровенный ответ:

М.И. Платов. Художник У. Бичи, 1814

«Государь, перед Богом и перед вами я ничего не скрываю. Политики я не знаю, и эти слова просто слетели с моих губ. Я хотел бы, чтобы месье Коленкур избавил меня от чести своих приглашений. Я не привык к французскому мясу, стейки и каша составляют нашу солдатскую пищу». С этого времени тот перестал приглашать Платова на свои обеды, но в Париже у них состоялась беседа. Там сам Коленкур не только возобновил с ним знакомство, но и рекомендовал его маршалу Нею[282].

Это произошло во время первого визита атамана в Париж, на балконе дворца Бурбонов, где император разместил свою резиденцию.

Чтобы выразить свою благодарность за гостеприимство Англии во время его визита в 1814 году, Платов пытался помочь британским путешественникам, которые проезжали через территорию донских казаков. Он принимал всех с особым уважением, обращался с ними настолько хорошо, насколько это было возможно, и даже предвосхищал их желания. Одним словом, он старался внушить им почтение к русской нации и донским казакам. Многие известные англичане, прибывавшие из Индии или Персии, путешествовали с большим багажом верхом, и им требовалось снаряжение. Граф немедленно предоставлял им транспортное средство и не разрешал покупать его за свои деньги. Полковник Джонсон пожелал, чтобы для него купили экипаж за 2000 рублей. В тот же вечер граф Платов нанес ему и его спутникам визит и пил с ними чай. Полковник рассказывал: «Я случайно упомянул, что его секретарь был так любезен и помог нам подыскать экипаж, отличный, почти новый, который мы попросили его приобрести для нас. Я предполагал, что граф будет доволен, услышав, что по отношению к нам была оказана такая любезность, но, напротив, он заявил, что экипаж, в каком он приехал, должен быть предоставлен нам, и попросил принять его на память о нем… Карета была немедленно доставлена, и по приказу графа там также были припасены провизия, вино, дичь и даже фрукты!»

Нынешний атаман, генерал Иловайский, обращался с нами самым вежливым и приветливым образом. Мы пообедали с ним после того, как воспользовались его экипажем. Уходя, мы, естественно, поблагодарили его за доброту, на что он ответил: «Мой выдающийся предшественник, граф Платов, после своего визита в Лондон в 1814 году не переставал говорить с самыми восторженными чувствами благодарности британской нации. Я сожалею о вашем коротком пребывании в Новочеркасске, поскольку это мешает мне оказывать вам те знаки внимания, которые Платов, будь он при жизни, с радостью оказал бы».

«Пустячные дела не могли интересовать его, он даже презирал их, хотя хорошо знал, что это могло бы помочь его скромному положению, но Платов не мог изменить себя, потому что жил не для себя, а для служения. Часто случалось, что в доме было не более 400 рублей, но внешне ничего не изменялось: он продолжал жить как миллионер. Он даже мог уехать из Петербурга, когда был там в последний раз, из-за нехватки денег, если бы император милостиво не позволил ему получить ссуду на четыре года в Императорском банке в размере 100 000 рублей». Таким образом, мы видим, насколько несправедливо и необоснованно было общественное мнение. Многие считали, что он получал миллионы, но после смерти наследникам он оставил 300 000 рублей долга и только две тысячи душ без земли, приданое дочери Платова. А земля Донского казачества принадлежала, в общем, всем войскам и не могла быть присвоена.

Я хорошо помню историю, будто во время кампании 1812–1813 годов ветеран предложил свою дочь замуж и приданое золотом на ее вес тому, кто доставит ему завоевателя Европы Наполеона живым или мертвым. Эта басня, с некоторыми изменениями, даже нашла место в газетах. Упомянутая дама была описана в самых ярких красках, и ее портрет привлекал внимание прохожих в витринах магазинов Лондона и Эдинбурга и даже в провинциальных городках нашего острова. Она была прекрасна, ее отец был героем, и богатства в Новочеркасске были в изобилии. Но, увы, Платов никогда не был богат, в 1812 году у него не было незамужней дочери, но такая выдумка соответствовала общему настроению британской нации в то время, и поэтому в нее с готовностью поверили. Когда мы недавно имели удовольствие обедать за столом преемника Платова, я повторил эту историю, что вызвало взрывы смеха, а один из его лучших друзей сказал: «Платов всегда был беден, потому что был либералом. И если бы у него была дочь, которую он хотел бы выдать замуж в 1812 году, то вместо золота в ее вес мог дать в приданое размером в одно ее ухо из этого металла, это было бы его пределом!»

Платов был очень веселого нрава и любил общество, а главное, дружеские беседы, но рассеянная и шумная жизнь была совершенно не свойственна его складу ума, и, кроме того, он считал это опасным для здоровья. В общении с дамами он был в высшей степени вежлив, внимателен, уважителен и приветлив. У него была тысяча способов заинтересовать их и тем самым польстить их слабостям, например, предсказать будущее по картам, объяснить сны, играть в бостон и другие игры и т. д. и т. п. – одним словом, он понимал, как правильно вести себя в любом обществе. О деликатности и этикете модного мира он знал, все помнил, но перенимал обычаи общества в свойственной ему манере, всегда желая показать себя в образе истинного казака. Атаман любил шутить, часто намеренно неправильно произносил слова, вследствие чего многие заблуждались и думали при первой встрече, что он