дрожала, когда подписывала суровое наказание несчастному человеку». «Однако не следует думать, что он был слабовольным командиром, напротив, будучи строгим к самому себе и своей семье, он проявлял себя таким же образом по отношению и к своим подчиненным. Ни одно невыполнение долга, ни один важный проступок не обходился без наказания». Обычно Платов повторял: «Нет ничего проще и нет ничего труднее, чем творить добро». К офицерам он обращался таким образом: «Какое у вас звание? Офицер Войска Донского! Кому принадлежит честь, когда ты забываешь Бога, отца, мать, жену или детей? Учили ли тебя твои предки? Или я всегда должен отвечать за всех вас? Необходимо во всем сохранять честь и бояться Бога». Платов относился ко всем чинам снисходительно и даже фамильярно, как в молодые годы, так и в конце своей карьеры. Он был благодарным человеком и всегда искал средства отплатить за услугу и доброту.

Должно быть, у него была очень цепкая память, поскольку «на Дону он не только знал в деталях достоинства каждого генерала, но мог без ошибок назвать всех штабных и вышестоящих офицеров примерно из 40 000 войск и даже многих казаков. Он знал, кого следует одобрить и ободрить». Атаман редко ошибался в выборе должностных лиц, восхвалял простых казаков за хорошее и ревностное выполнение обязанностей, приказывал представлять ему тех, кто особо отличился, и обычно самым любезным образом спрашивал, как зовут их самих и отцов. Узнав имя отца, он часто вспоминал название полка, в котором тот служил, и, обращаясь к окружающим, говорил: «Господа, я хорошо помню его отца, он был очень храбрым казаком и во время турецкой кампании совершил много славных дел. Знаете, скажу я вам, он отчасти похож на него, даже своей походкой… Скажи мне, жива ли твоя мать, добрая старушка? В семье есть еще кто-нибудь? Тебе пора жениться. Я рад помочь людям, которые закончили свою службу, не говоря уже о храбрых воинах. Для казака не быть храбрым – это позор… Молись Богу за нашего милостивого Батюшку-Императора». И когда казак, воодушевленный, кланяясь своему атаману, собирался уходить, то граф задерживал его новым вопросом: «Ты пьешь водку?». И если он получал отрицательный ответ, то обычно продолжал: «Это очень хорошо, я скажу вам. И все же это необходимо донскому казаку, мало-помалу, привыкать: случаются непогоды и снежные бури, а донской казак всегда на коне и в поле… Лучшее лекарство – это маленький стаканчик чего-нибудь теплого и особенно крепкого напитка с горчицей. Постой, я угощу тебя вином». Заказав вино, Платов преподносил его своими руками. Таким образом он завоевал сердца своих сограждан, и они были готовы пожертвовать за него своими жизнями. Любой казак мог предстать перед ним и свободно выразить свои мысли.

Платов был хорошо знаком с обычаями и нравами горных племен Кавказа, а также татар и калмыков, проживавших на территории области. Говорят, что, находясь среди них, он ел их пищу, даже особые блюда и напитки. Как известно, такие вещи – верный способ завоевать доверие и уважение местных жителей в любой части земного шара. Атаман был проницательным, благородным и человечным человеком, всегда готовым помочь сироте, нищему и угнетенному. Свою помощь он раздавал тайно. «Показное тщеславие, – говорил он, – противно Богу».

Твердое соблюдение законов истинной веры было для него самым священным долгом. Он проявлял величайшее уважение к святыням, не упускал возможности проявить свое почтение в храмах Божьих или в благотворительных учреждениях. Его биограф вспоминал один случай. Платову сообщили, что в одном из монастырей в Пскове во время последней кампании 1812 года был создан госпиталь для раненых, и по возвращении в Петербург он перевел тысячу рублей в помощь этому учреждению.

Преданность Платова монарху и всей императорской семье была безгранична. Каждое слово, каждая императорская милость приводили его в восторг. В этом он проявлял нечто раболепное, что неудивительно в такой деспотической стране, как Россия, где должность ценилась намного больше, чем ученость или литературные таланты, чем добродетель, мораль и даже вера.

Смирный описал еще один случай. «В царствование Екатерины II существовал обычай, в знак благосклонности монарха к войсковому атаману Войска Донского, ежегодно преподносить его супруге одежды, в которые Ее Величество была одета в первый день года. Хотя Платов не понимал этого обычая, но был известной фигурой, благодаря своим выдающимся заслугам, и имел счастье в разное время получать знаки царской благожелательности. То ли по наущению своей супруги, то ли по собственному желанию он вновь решил попытаться добиться монаршей милости, разрешенной только супруге донского атамана, с помощью лиц из окружения Ее Величества. Но ему было отказано, и, без сомнения, без ведома императрицы. Из этого он сделал вывод, что императрица недовольна им, и эта мысль повергла его в такое глубокое огорчение, что вскоре он серьезно заболел. Последствия могли бы быть фатальными, если бы его друг, покойный граф Валериан Зубов, не уладил дело. Услышав о болезни Платова, не поставив его в известность, этот дворянин сообщил о них, а также об их причине императрице. Великая Екатерина восприняла это известие с чувством, более того, выразила свой гнев на тех, кто осмелился без ее ведома отказать атаману, и сразу же приказала отправить одежду его супруге. Эта неожиданная милость монарха вскоре восстановила здоровье Платова и его поникший дух. Он не подозревал, кому был обязан за это, и только много времени спустя узнал, кто был ее истинным участником. Эта одежда Екатерины до сих пор хранится в семье Платовых, как и другие ценные подарки от государыни.

Среди них есть серебряная двадцатипятикопеечная монета, которая была подарена ему нынешней вдовствующей императрицей. «Во время своего пребывания в Петербурге он иногда имел счастье играть с Екатериной в бостон. Однажды случилось так, что он выиграл у нее шесть рублей, и она заплатила ему пятирублевой банкнотой и упомянутой серебряной монетой. Платов поцеловал монету и сказал: “Этот четвертак, полученный из рук нашей матушки-императрицы, моей благодетельницы, будет долго храниться в моей семье и перейдет к моим наследникам, которые будут помнить снисходительную благосклонность великого монарха“».

«На службе Платов был чрезвычайно осмотрителен и внимателен. Но, проведя болˆ ьшую часть своей жизни в полевых условиях, он не любил бумажную работу и часто говорил, что ему легче одержать две или три победы, чем заниматься гражданскими делами, от которых у него кружилась голова. Тем не менее когда он вел такого рода дела, то выполнял с точностью и настойчивостью и, как мы увидим позже, посвятил много времени своим гражданским