это даже не мы ее совершили. Может быть, мне стоило спросить: “Где произошла ошибка?” Разве мы единственные расстались, хотя у нас было все? Мне вспомнилось, как на соцфаке нам постоянно твердили, что если в городе с населением в десять тысяч человек десять безработных, то дело, вероятно, в их лени. Но вот если безработных тысяча, две тысячи или пять тысяч, причина, скорее всего, в чем-то другом. Похоже, индивидуальный путь теперь редкость даже в любовных отношениях.

Мы добрались до смотровой площадки под вершиной Девина.

– Гляди-ка, – показал я.

В тридцати метрах от нас какой-то парень надевал на себя ремни – на крутом склоне горы была стартовая площадка для парапланеристов. Красный параплан лежал в траве, Икар поправлял стропы перед полетом.

– Тоже хочу когда-нибудь попробовать, – сказала Нина.

Мы устроились на траве и достали перекус. Я как раз подавал Нине глянцевое яблоко, когда Икар тяжело побежал по склону вниз; купол параплана выгнулся позади него дугой и через мгновение поднял его в воздух. Нина вскочила на ноги и подбежала к краю обрыва, чтобы понаблюдать за полетом. Я подошел к ней, и мы вместе смотрели, как красное крыло парит над белыми скалами и спустя несколько минут опускается в сотнях метров от нас на посадочную площадку среди виноградников.

Солнце жарило так, что у настоящего Икара воск на крыльях уже давно бы расплавился. Нина закатала рукава до плеч и завязала футболку узлом на животе. Стадо коз, пасущееся неподалеку, держалось в тени низких деревьев. Пожухлые стебли травы отливали белым золотом.

– Почему мы с тобой опять вместе? – спросил я, когда мы снова двинулись в путь.

– Ты хотел, чтобы я приехала.

– Это понятно, но почему ты приехала? Только потому, что я этого хотел?

– Я тоже этого хотела, – ответила Нина несколько неохотно. – Выпьем в Клентнице лимонаду? В кафе у церкви?

– Но почему?

– Потому, что я хочу пить, – улыбнулась Нина, намекая, что допрос окончен.

Спускаясь по тропинке, я снова погрузился в размышления. Современный Амур вооружен двумя типами стрел. Одни пропитаны ядом любви, другие – противоядием. Вторые идут в ход, когда Амур целится в покинутого влюбленного в надежде пробудить в нем сильное чувство досады, разочарования, горечи и злости. Понятно, что первыми стрелами Амур должен попасть в сердце и поэтому старается не промахнуться, но вот вторым достаточно только задеть эго. По сути, Амур может даже выпустить свою облезлую стрелу наобум, просто в направлении раненого горемыки, а тот уже сам встанет у нее на пути. Штука в том, что противоядие, которым пропитаны вторые стрелы, – это вовсе не лекарство. Я не хотел пропитываться горечью. Я не хотел пропитываться горечью, хотя и знал, что она лучший анальгетик.

Скорее, дело обстояло вот как: когда Нина от меня ушла, я порой думал, что должен уйти вместе с ней. Мне казалось, что если я вынужден похоронить ее внутри себя, то мне нужно похоронить себя самого – или, по крайней мере, ту свою часть, которая жила с Ниной. Я чувствовал, что должен сколотить плот и отправить эти два тела плыть по течению, сокрытому где-то в глубинах души. Однажды днем, ненадолго задремав, я проснулся как будто бы в нескольких десятках сантиметров от своего тела и почувствовал, что могу это сделать – могу привязать себя к плоту и отпустить.

А теперь мы опять шли рядом, причем, как всегда, неосознанно шагая в ногу, и я не знал, то ли это все еще мы, то ли те, кто уже отплыл.

Нина подпрыгнула и прошлась по траве колесом, напомнив мне морскую звезду. Я скинул со спины рюкзак и сделал кривой кувырок.

Морская Звезда и Кривой Кувырок, два главных персонажа в этом акробатическом романсе.

Мы не знали, что в эти выходные в Микулове празднуют день молодого вина. Прежде всего нам хотелось освежиться, и потому мы беззаботно отправились к затопленному известняковому карьеру на окраине города.

Зрелище, представшее перед нашими глазами, просто ошеломляло. Горные склоны были покрыты буйной растительностью, отвесные желто-серые стены карьера спускались к зеленой воде, и в этой большой яйцевидной яме происходило нечто, напоминающее сцену съемок очередного фильма Пазолини: в раскаленном солнцем карьере яблоку было негде упасть, и даже издалека становилось ясно, что вино уже ударило купальщикам в головы. Сотни людей в разноцветных купальниках и плавках стояли на мелководье, словно безымянные статисты на какой-нибудь постмодернистской фреске, некоторые плюхались в воду, другие обнимались и целовались, третьи потягивали из пластиковых бутылок красную кровь земли и белый свет неба. Дети плакали, визжали и кричали от радости, из шатра неслись звуки цимбал, а надо всем этим бог знает почему парил коптер, который, наверное, и впрямь снимал происходящее для частных нужд какого-нибудь нового Пазолини.

Мы благоразумно пробрались на скалистый выступ, где было поменьше народу, и сбросили рюкзаки. Я загородил Нину, чтобы она могла снять футболку и сменить лифчик на верхнюю часть купальника; я стоял к ней вплотную, чтобы никто другой ее не увидел, но сам смотрел на нее до тех пор, пока она не повернулась ко мне спиной, чтобы я завязал ей тесемочки. Погрузившись с шипением в воду, мы попытались заплыть подальше, где было посвободнее. Там мы легли на спину и увидели небо, похожее на лазурную пропасть; желто-серые стенки карьера напоминали мраморное мясо и выглядели настолько жирными, что по ним, казалось, можно было скользнуть вверх. Пальцы наших вытянутых рук соприкоснулись в зеленой воде и передали друг другу отпечатки этого мгновения. Вернувшись на берег, мы обсохли, снова нацепили рюкзаки и еще какое-то время брели по небольшой косе, которая тянулась до середины карьера. Люди со странным блеском в глазах попивали вино, стоя по щиколотки в воде, вокруг плескались и визжали дети, а коренастый мужчина в больших солнцезащитных очках и с длинной бородой, отойдя чуть поодаль, фотографировал происходящее на мобильник. Все было словно бы готово к обряду крещения, во время которого вон тот здоровяк окропит нам голову вином из пластиковой бутылки, а коптер будет взирать на наше обращение, будто глаз Божий.

Но во что мы могли обратиться?

Как там поют “Дафт Панк” в своем мегахите? We’ve come too far to give up who we are[122].

Нина не стала переодевать верх купальника и так и отправилась со мною в город. Вскоре вдоль дороги вместо старых гаражей потянулись винные погреба. Серые камни в стене одного из них кто-то раскрасил зеленым, чтобы получилась тяжелая гроздь винограда. Заглянув в первый попавшийся погребок, мы, наслаждаясь прохладой и непринужденной болтовней, купили полтора литра португизера. По дороге мы передавали пластиковую бутылку из рук в руки, и нам было так хорошо,