Вавилона, на берегу этого озера греха.

Его шепот смолк, боль в костях вернулась, мышцы снова заныли. Черные слезы покатились по лицу, и Лаура стиснула зубы, сдерживая боль, пронизывающую запястья. Эти страдания были ничтожными – дань уважения их погребенному богу, – но жжение все равно присутствовало. Напоминание о земной природе, о смертности, написанное на коже, костях и крови, навсегда запечатленное на храме ее тела.

Лаура принялась вырываться, тянулась до тех пор, пока кончики пальцев не начало покалывать из-за потери кровообращения, пока острая боль от врезавшейся в плоть бечевки полностью не притупилась. Пока узы, наконец, не лопнули, снова выпуская ее в мир. Многие годы она спала, напичканная лекарствами, в городском психиатрическом отделении. Ждала возвращения ее бога и любовника, ждала того времени, когда она внесет свой вклад в исполнение пророчества Джейкоба.

Сегодня она присоединится к нему, и мир содрогнется от их союза. Но сперва нужно было решить вопрос с идолом, с теми еретиками наверху и с ее мятежным сыном.

Лаура подошла к подножию лестницы и посмотрела вверх. Ручьи черной порчи текли по запястьям и собирались в лужицы на полу. Подвальная дверь была открыта, свет из кухни падал на лестницу в виде прямоугольника, в котором плясали пылинки и тени. Она слышала, как еретики возбужденно разговаривают там наверху, напуганные толпой снаружи, спорят насчет способов побега.

«Поскольку крысы всегда бегут, – подумала она. – Трусы».

– Вам всем нужно успокоиться. Это ничего не решает.

Голос старика вызвал у нее улыбку. Затылок все еще болел, пульсируя в такт биению пораженного скверной сердца. И она решила, что не позволит его проступкам остаться незамеченными.

Вор. Вторженец. Воля моего господа была бы уже выполнена, если б не ты.

Лаура ждала и слушала. Голоса становились то громче, то тише. То приглушенными, то отчетливыми. Она услышала, как ее сын сказал, что дом горит, и едва не вскрикнула от радости.

Мысленно она проклинала свою мать, но Имоджин Тремли не отвечала. Слышался лишь хор поющей возле дома толпы, шарканье ног и испуганная болтовня наверху. А еще замедлившееся биение ее черного сердца.

Лаура Тремли схватилась за поручень и стала подниматься по лестнице.

4

– Гребаный дом горит, Чак. Что нам, по-твоему, делать? – Джек протянул к брату руки, ожидая от него ответа. Чак жестом указал на телефон.

– Попробовать снова дозвониться на 911? Черт, я не знаю, Джек.

– Вам всем нужно успокоиться. Это ничего не решает. – Профессор Бут встал между ними. На лбу у него выступил пот, руки дрожали, но выработанная за всю преподавательскую карьеру способность контролировать студентов не покинула его. – Возьмите отсюда все, что вам нужно, и уходите через черный ход. Они стоят там и ждут, когда мы выйдем через парадную дверь.

– Там, – произнес Чак. Он недоверчиво покачал головой. – Ты что, из ума выжил, старик? Разве не видишь, что с ними что-то не так?

Стефани не стала ждать. Она взяла Райли за руку и потащила от окна, через столовую в гостиную. Джек принялся собирать вещи, засунул бабушкину записную книжку себе в сумку. Потянулся за идолом, но замешкался. Каменное изваяние пульсировало светом, пустые глазницы глядели в бесконечность, мрачная ухмылка словно издевалась над ними всеми.

– Это мы берем с собой, – сказал профессор. Он взял идола и положил Джеку в сумку. – Джини заставила меня добыть его не просто так, сынок. Он не может вернуться в Девилз-Крик, ни в коем случае.

Стефани окликнула их из гостиной:

– Нам нужно уходить, джентльмены. Немедленно.

– А что насчет твоей матери? – Чак посмотрел на Джека, удивленный собственным словам. Он уже знал ответ, или ему так казалось. Взгляд Джека сказал все, что нужно. Чак нахмурился и вышел из комнаты, чтобы присоединиться к Стефани и Райли на заднем крыльце.

Помещение заполнял дым, щекоча Джеку нос и обжигая горло. Он повесил сумку на плечо. Пересекая порог столовой, Джек услышал, как профессор испуганно вскрикнул. Он повернулся, сердце у него екнуло, а вены будто наполнились ледяной водой.

Лаура Тремли держала Тайлера сзади за шею, впившись пальцами в дряблую кожу.

– Отдай мне то, что он украл, детка.

– Нет, – прохрипел Тайлер. Лицо профессора исказилось от боли, когда Лаура еще глубже вдавила пальцы ему в шею. Джек сунул руку под откидной клапан сумки, нащупал контуры ухмыляющегося лица идола.

– Лаура, – произнес он. Сглотнул комок в горле. – Мама. – Это слово оставило во рту горький привкус. – Отпусти его. Я отдам тебе то, что ты хочешь. Только отпусти его.

Горло у Джека жгло от дыма, глаза слезились, и он подавил рвущийся наружу кашель. Дым стал плотнее, жара ощутимей, треск пламени уже добрался до второго этажа. Окна столовой и входная дверь были объяты огнем, и сквозь весь этот шум до него донеслось ликование стоящей снаружи толпы.

– Не надо, Джек…

Наверху что-то рухнуло, следом раздалось шипение и треск горящего дерева.

– Заткнись, Тайлер. – Джек извлек идола. Зловещий свет озарил комнату, высветив пляшущие между ними дымные завихрения. Глаза жгло от стекающего в них со лба пота. Джек всмотрелся сквозь дым, чтобы встретиться с матерью взглядом. – Отпустишь его, и я отдам тебе идола.

– Джек! – взревел профессор. Глаза у него расширились, глядя сквозь дымную завесу. – Он открывает разлом!

Шея профессора Бута хрустнула, когда Лаура без особых усилий крутанула запястьем. Она отбросила его тело в сторону, и оно упало, обмякнув, словно мокрый бумажный пакет. На лице у старика застыло болезненное выражение решимости. Джек боролся с тошнотой, боролся со слабостью в конечностях. В тот момент, когда он смотрел на безжизненное тело профессора, ему хотелось лишь свернуться калачиком и заплакать. Никто из них не заслуживал такого кошмара.

И там, в глубине своего отчаяния, Джек нашел ярость, которую не испытывал с тех времен, когда был подростком. Ярость, которую он погрузил в колодец неуверенности и замешательства, колодец, который он закрыл и спрятал, будучи уже взрослым.

Лаура ухмыльнулась и прыгнула на него, оскалив зубы. Время замедлилось, сердце у Джека остановилось, и в этот замерзший момент он вновь открыл свой колодец.

Поднял вверх идола и взревел, направляя на мать все свое отчаяние, обиду и ненависть. Свет померк, сконцентрировался вокруг пустых глазниц каменной фигуры, а затем вспыхнул мощным импульсом.

Сильнейшая ударная волна отбросила мать и сына друг от друга. Обмякшее тело Лауры вылетело в одно из окон