Шрифт:
Закладка:
Так была основана Божья церковь Святых Голосов, стены которой были благословлены во имя отца, сына и святого духа. Десятилетиями они молились и пели ложному небесному богу, порицая упадок стоящего за лесом Вавилона. Пастор Турмонд проповедовал, что скоро в Стауфорд придет расплата, расплата в виде крови и огня, которые дождем прольются с небес. Божье возмездие людям, изгнавшим их единственный голос чистоты и разума.
Джейкоб помнил отцовские проповеди и помнил стауфордское презрение. Он – один из тех безумных трясунов-святош. Его отца выгнали из города. Он – один из них.
В глазах стауфордских семей он всегда был одним из них. И после многих лет следования по отцовским стопам он наконец услышал голос, по которому тосковал. Голос исходил не из облаков, звезд или с другой стороны небес. Нет, этот голос исходил снизу, успокаивая боль израненной души.
Горящий шпиль Первой баптистской церкви обрушился и в порыве пламени исчез из поля зрения. Радостные крики толпы наполнили воздух.
Джейкоб Мастерс улыбнулся. Их храм горел. И их всех ждет то же самое.
3
Звон бьющегося стекла и смех разбудили Скиппи. Он открыл глаза и растерялся, обнаружив, что находится не в комнате стауфордского дома престарелых, а в каком-то городском переулке. Группа бледнолицых детей окружила его, глядя с веселым любопытством.
Скиппи сел и поморщился. Тело ныло от сна на груде мешков с мусором. В голову просочились воспоминания о прошедшей ночи. Он пошел на одну из своих ночных прогулок по городу и уснул. Гулял слишком долго и устал.
Один из детей шепнул что-то на ухо другому. Оба посмотрели на него и захихикали.
Он не узнавал их. Все дети, с которыми он подружился много лет назад, уже выросли, с тех пор директор начальной школы вежливо попросил его больше не посещать игровую площадку. К тому же с этими было что-то не так. Глаза у них были странными и голубыми, из них текли черные слезы, похожие на мазут.
– Привет, – произнес он, надеясь не отпугнуть детей. Он собирался спросить их, не хотят ли они поиграть в футбол консервной банкой, когда маленькая белокурая девочка с косичками и вымазанной в крови мордашкой кинула ему в лицо гальку. Скиппи вскрикнул, схватившись за голову.
– Больно же!
Дети захихикали.
– Он не такой, как остальные.
Скиппи потрогал себе лоб. Кончики пальцев испачкались к крови, рана пульсировала болью. Он сморгнул слезы и растерянно посмотрел на детей.
– Зачем вы так? Я же ничего вам не сделал?
Маленький мальчик в грязном комбинезоне поднял кусок асфальта. Бросил его, попав Скиппи в щеку.
– У него все еще идет кровь, – сказал мальчик. – Он все еще может страдать во имя бога.
«Что-то с ними не так», – подумал Скиппи, морщась. Он с трудом поднялся на ноги, вскрикнув от боли в артритных коленях, и прижался к кирпичной стене в надежде, что страх заставит детей оставить его в покое.
Высокая девчушка в рваных джинсах и грязной рубашке протянула руку и коснулась его щеки. Провела пальцами по курчавой седой бороде. Она поджала губы, раздавив зубами торчащих изо рта червей.
– Бог говорит, что я могу трахнуть взрослого мужика, если захочу. – Она провела рукой себя по груди, расстегивая пуговицы рубашки. – Хочешь меня? Ты можешь поиметь меня, если будешь страдать ради этого. Можешь взять меня прямо здесь.
Скиппи Доусон закрыл глаза. Ему захотелось исчезнуть, захотелось вернуться в дом престарелых, захотелось не слышать больше тот голос, который звал его в ночь. Голос, звучащий из-под земли, из-под улиц, скандирующий: «Он жив, он восстал, он вернулся».
Черные вены под глазами девочки углубились, превратившись в трещины. Кожа двигалась, словно тектонические плиты, и рвалась, обнажая темные складки сухожилий. Когда девочка снова открыла рот, Скиппи увидел в нем пальцы. Темные пальцы, покрытые такой же маслянистой субстанцией, извивающиеся и подергивающиеся, тянущиеся наружу и хватающие воздух. Пытающиеся добраться до него.
Скиппи закричал, оттолкнулся от стены и прорвался сквозь толпу детей. Когда он приблизился к углу улицы, уши заполнил шум парада. Пение и ликование, запах дыма в воздухе, сирены, сигналы тревоги и звон бьющегося стекла. В замешательстве он оглянулся через плечо, ожидая увидеть, как дети бросаются за ним в погоню, но они остались там же, где стояли. Они улыбались ему, а глаза у них горели в тени переулка.
Когда Скиппи завернул за угол, то увидел мужчин и женщин, завернутых в простыни и шторы, их детей, облаченных в рваную одежду. Все были вымазаны в той же черной жиже. Они шли целеустремленно, распевая старый церковный гимн, и складывали свои Библии в огромную кучу на углу Первой улицы и Мэйн-стрит. Из разбитых окон банка «Уайтэкр» валил дым. На тротуаре под вой сигнализации кружились в танце полицейские.
– Гэри Доусон. Я видел тебя во сне, пока лежал в могиле, дитя. Позволь мне взглянуть на тебя.
Старик испуганно повернулся, услышав свое настоящее имя, произнесенное голосом, который так часто звучал в его снах. В течение многих лет после того, как Скиппи едва не погиб в мотоциклетной аварии, мертвый священник преследовал его.
– Могила никогда не теряет связи с тем, что ей принадлежит, – произнес Джейкоб Мастерс. – Кстати, мы могли бы быть братьями, ты и я. И в глазах господа ими и являемся.
– Ты мне снился, – прошептал Скиппи. – Ты – ненастоящий. Ты же умер.
– Так и есть. Разве я не умер, братья и сестры?
– Аллилуйя, преподобный! – Женщина в голубом банном халате щелкнула зажигалкой и подожгла груду Библий. Те вспыхнули оранжевым пламенем. Скиппи закрыл лицо от внезапной жары и сморгнул слезы.
– Что не так со всеми? Что ты с ними сделал?
– Я показал им пути моего господа, – ответил Джейкоб. – Показал им Старые Обычаи. Это – моя воля. И они неразделимы. – Он протянул руку. – Так ты присоединишься к нам, Гэри? Мой господь отвечает на молитвы. Мой господь исцелит твой разум, исцелит боли твоего стареющего тела.
Скиппи замешкался, обдумывая этот жест священника.
– Что я должен сделать? – Преподобный Мастерс улыбнулся и отступил назад, пропуская вперед вышедшего из толпы молодого человека. Скиппи засветился улыбкой.
– Мистер Грэви! Почему вы не на заправке?
Дэвид Гарви улыбнулся в ответ, обнажив почерневшие зубы. За нижней губой у него пряталось что-то извивающееся.
– Я уволился, Скип. Теперь у меня