Первоначально итальянская дипломатия, кажется, не была расположена прислушиваться к этим знакам поддержки, и на Берлинском конгрессе 1878 г. Италия проводила политическую линию неразделения ответственности, которая была названа доктриной «чистых рук». Естественно, эта политика вызывала шумный протест тех, кто обвинял правительство (председателем Совета министров был тогда Бенедетто Кайроли) в том, что оно не смогло обусловить австрийскую аннексию Боснии и Герцеговины присоединением Трентино к Италии, и — в более общем виде — в том, что оно продолжало проводить политику уступок. Этот протест усилился, когда в апреле-мае 1881 г. Франция начала оккупацию Туниса и превратила его в свой протекторат. Идея окончательного разрыва союза с Францией и сближения с державами Центральной Европы приобретала все большую популярность в обществе, за исключением непримиримых «ирредентистов». Она получила свое выражение в подписанном в мае 1882 г. договоре между Италией, Германией и Австро-Венгрией, вошедшем в историю под названием «Тройственный союз».

Суть подобного соглашения состояла прежде всего в обоюдных гарантиях, принятых подписавшими его державами, против возможного нападения со стороны Франции и во взаимных обещаниях поддерживать благожелательный нейтралитет в случае, если война против Франции будет начата Австрией, Италией или Германией. Таким образом, этот Союз являлся по сути своей оборонительным соглашением исключительно по отношению к Франции. По настоянию Италии в договор была включена статья, предусматривавшая, что соглашение ни в коем случае не должно быть направлено против Англии. В 1887 г., когда Союз был обновлен, в нем, кроме того, по требованию итальянского министра иностранных дел графа ди Робилана появилось дополнение о том, что Италия имеет право на компенсации, если статус-кво на Балканах будет изменен в пользу Австро-Венгрии. Это было единственным способом держать открытым вопрос об итальянских землях, до сих пор находившихся под австро-венгерским суверенитетом.

Однако, если оставить в стороне эти уз ко дипломатические аспекты, соглашение о Тройственном союзе имело также политический смысл и значение, особенно в области внутренней политики. Известно, что присоединение Италии к Союзу рассматривалось также в качестве добровольного проявления близости с бисмарковской Германией, с нацией, которая доказала всей Европе, что сохранение внутренней иерархии и внешняя политика, основанная на демонстрации силы и престижа, являются лучшими предпосылками для экономического и культурного развития страны. Как известно, особенно восприимчивыми к пониманию Тройственного союза в консервативном и иерархическом ключе оказались не только новый итальянский король Умберто I (Виктор Эммануил II скончался в 1878 г.) и его супруга, королева Маргарита, в жилах которой текла немецкая кровь, но также широкая группировка политиков и часть общественного мнения. Кроме того, по их мнению, Италия со вступлением в Союз вышла из-под опеки, перестала считаться державой второго сорта, частично вернув себе международный престиж, утраченный в ходе катастрофической войны 1866 г. Можно также сказать, что с этой позиции заключение Тройственного союза внесло существенный вклад в осознание и оформление националистических мотивов и тенденций, зревших в стране. Борьба между народами, учила модная философия позитивизма, столь же необходима для эволюции, как борьба за выживание.

Но национализм по определению всегда направлен против кого-то, и этим «кем-то» для большинства итальянцев был не кто иной как «вечный враг» Австро-Венгрия, до сих пор владевшая итальянскими городами Тренто и Триест. Однако Тройственный союз не давал надежд на разрешение этого вопроса, и, когда в 1882 г. Гульельмо Обердан, ирредентист из Триеста, был повешен австрийцами, правительство Италии, за несколько месяцев до того подписавшее договор о Тройственном союзе, оказалось в затруднительном положении и должно было противодействовать мощным студенческим манифестациям. Но если надежды расширить границы страны до Бреннера и Кварнаро приходилось лелеять с осторожностью, то существовали другие области, где Италия могла тешить свою вновь обретенную национальную спесь. Разве не могла итальянская нация, которая была средиземноморской, а значит — всегда стремилась к колонизации, включиться, к примеру, в процесс колониальной экспансии, в котором участвовали все остальные европейские державы? Идея средиземноморской цивилизаторской миссии Италии завоевала популярность прежде всего у «левой», ее высказывали даже некоторые первые социалисты, которые полагали, что колонии смогут принять часть тех эмигрантов, которые устремлялись тогда за океан, и предоставить землю для смелых экспериментов по внедрению сельскохозяйственной кооперации. Нельзя считать случайностью тот факт, что командующим первой военной экспедицией в Африке был назначен генерал Орест Баратьери, в прошлом гарибальдиец. Перспектива колониальной экспансии встречала сочувствие прежде всего в наиболее реакционных кругах, среди людей, проникнутых националистическим духом. Впрочем, итальянский колониализм — не важно, был ли он по своей природе демократическим или реакционным, начался ли он из гуманных побуждений или от бессмысленной дерзости, — заключал в себе с самого начала стигматы беспочвенности, или, как выразился В.И. Ленин, «империализма оборванцев». Это был, можно сказать, империализм для внутреннего пользования, изобретенный для нужд внутренней политики и призванный убедить итальянцев, что их страна также является великой державой, и окружить ореолом престижа государство, которое в другом случае было бы почти лишено его.

Первые шаги итальянской колониальной политики были столь же неудачными и фальшивыми, как и вся ее история. Следуя за Англией, которой в 1882 г. она противопоставила fin de non-recevoir[373], когда та предложила участвовать в оккупации Египта, Италия захватила город Массауа в Эритрее. После разгрома английского генерала Гордона суданскими дервишами в 1885 г. итальянцы оказались вовлеченными в военную операцию против Эфиопии. В январе 1887 г. отряд из 500 человек был атакован и полностью уничтожен в Догали превосходящими эфиопскими силами под командованием раса (местного вождя) Алулы. Эффект, который это событие произвело в Италии, был огромным, и министр иностранных дел ди Робилан, тот самый, который успешно и твердо довел до конца переговоры по возобновлению Тройственного союза (1891), был вынужден уйти в отставку. Таким образом, не слишком значительный инцидент стал вопросом национальной чести, и Италия считала себя морально вынужденной продолжать колониальную политику, от которой получала лишь разочарования.

Литературная и культурная жизнь

Картина литературной жизни Италии 1880-х годов отличалась крайней пестротой: от миланских «растрепанных» («скапильятура») — итальянского аналога парижской богемы, типичных представителей программного авангардизма, или «веристов» — поклонников Эмиля Золя, до эпигонов Мандзони или, наконец, до находящейся в упадке поэзии на итальянских диалектах — спектр течений и экспериментов был достаточно широким. Однако по большей части речь шла о не слишком значительных прозаиках и поэтах, которых уже давно никто