Каждый раз, когда обрушивался потоп, Дазен, прежде чем он смог вырваться из синей темницы, был вынужден плавать, держа над водой промасленную плетенку, которую соорудил из собственных волос. И вот теперь, в этой новой темнице, угроза мыльной воды вернулась снова. Его сил хватало лишь на то, чтобы лежать на поверхности воды, сохраняя самое большое одну синюю буханку, поэтому каждую неделю он первую пару дней голодал, после чего снова начинал извлекать, так что скорость его извлечения в течение недели все больше росла. А затем он пожирал весь черствый хлеб, какой только мог переварить его желудок, прежде чем потоп обрушивался снова и опять все смывал.

«Моя воля неукротима. Неколебима. Колоссальна. Ничто не может мне противостоять. Ничто не может меня остановить. Я добьюсь своего! Для меня не существует ничего, кроме победы. И тогда я сокрушу моего брата! Вот пламя, вот топливо, вот надежда, которая поддерживает мое изнуренное тело».

Синий люксин тверже зеленого. Именно синий был нужен Дазену, чтобы вырваться из этого уровня ада.

Еще через час правая рука Дазена была наполнена люксином. Он поспешно переместился к выбранному им месту возле стены, покрепче уперся спиной в зеленую люксиновую поверхность и собрался с духом. Уже несколько недель – или месяцев? – он стрелял в противоположную стену синими пульками с самой высокой скоростью, на какую было способно его тело, а стена за спиной предохраняла его от отдачи, иначе его каждый раз швыряло бы с такой силой, что тело могло не выдержать.

Зеленая стена напротив была уже выщерблена и выдолблена на глубину ладони. Сперва это разъярило его: стены синей темницы были тоньше, а затаившийся в Дазене синий ожидал, что каждое помещение будет иметь абсолютно одинаковые характеристики. Но конечно же, его брат понимал, что зеленый люксин слабее синего, и поэтому сделал зеленые стены толще. Это было логично. Его синюю составляющую удовлетворил такой ответ.

Он выбирал цели с арифметической точностью, исследуя структурные свойства зеленого люксина. Разумеется, он не мог знать, удалось ли ему выбрать нужную стену: шарообразная форма темницы не давала это сделать. Если его брат, вопреки здравому смыслу, сделал одну стену толще, чем другие, Дазен мог выбрать самую толстую стену просто по невезению.

Это приводило его в ярость: эта неопределенность, эта неточность. Все не так как надо! По крайней мере один день в неделю он проводил в обессиленном ступоре, пытаясь определить, нельзя ли каким-либо образом узнать, какая стена правильная. Часы, потраченные на вычисления там, где требовалось действие!

Это был сигнал, предупреждавший о том, насколько глубоко в него проник синий.

Но он с этим справится, как справлялся со всем прежде. Он справится даже со своим братом.

Узник глубоко задышал – десять вдохов и выдохов, чтобы собраться с силами, укрепить волю. Каждый выстрел причинял ему боль, вдавливая ослабленное тело в стену. Но Дазен не мог себе позволить стрелять слабо – это значило бы, что он впустую потратил те дни, которые у него ушли, чтобы извлечь синий люксин. Стена может дать трещину в любой момент. Может быть, уже со следующим выстрелом.

А может быть, на это уйдет еще двадцать дней, в любой из которых Гэвин может вернуться и…

«Нет! Даже не думай об этом. Делай то, что нужно. Боль – ничто. Боль – это просто препятствие на пути к свободе. Меня не остановить! Меня никто не остановит. Я добьюсь своей мести и своей свободы, и пусть трепещут те, кто сделал это со мной!»

Он выдохнул в десятый раз, крепко взялся левой рукой за правую, собрался с силами. Старые шрамы на ладони вскрылись, синий люксин прорвал кожу и ринулся наружу. В крике Дазена звучали ярость и отчаяние, ненависть и чистейшая торжествующая воля. Снаряд с невообразимой силой вырвался из его тела.

Во время войны Ложного Призмы его однажды ударили в грудь боевым молотом. Удар разбил ему щит и сломал ребро. Сейчас, с его ослабленным телом, ощущения были еще хуже. Дазен потерял сознание.

Зато когда он открыл глаза, то увидел, что победил. Зеленая стена была пробита! Несколько волокон еще держались на месте, но в стене зияла дыра и он мог видеть темноту по ту сторону. Он сломал свою темницу!

Со спокойным присутствием духа, которое удивило бы более молодую версию его самого, Дазен выпил воды и съел немного хлеба. Не настолько много, чтобы его привыкший к голодовкам желудок мог взбунтоваться. После этого – только после этого – он извлек тоненькую ниточку зеленого. Это был свет, это была жизнь, это была сила и взаимосвязь, благополучие и здоровье.

И только потом Дазен позволил себе мгновение триумфа. Он это сделал! У него получилось! Его действительно не остановить! Он – бог!

Улыбаясь до ушей, он поднялся. Его ноги дрожали, но были достаточно сильны, чтобы позволить ему встать и доковылять до отверстия. Он принялся голыми руками рвать зеленый люксин, расширяя дыру, чтобы выглянуть наружу. Чтобы выползти наружу после того, как он наберет еще немного сил.

Высунув голову в отверстие, Дазен извлек немного несовершенного зеленого люксина в свою ладонь. Темноту залило слабое зеленоватое свечение. Как оказалось, зеленое яйцо, внутри которого он был заключен, само было заключено внутри другого помещения, лишь ненамного больше размером. И еще он понял, что мог делать пролом с любой стороны: толщина стен везде была одинаковой.

На мгновение, поддавшись глупому порыву, Дазен впал в ярость от того, сколько времени он потратил впустую, гадая, какую из стен обстреливать. Но порыв вскоре прошел. Дни, потраченные на колебания, было уже не вернуть, и было бы нелогично и дальше беспокоиться из-за них, тратить еще больше настоящего времени на то, что осталось в прошлом. Он отогнал от себя эти мысли, и улыбка вернулась на его лицо.

С одной стороны внешней камеры он увидел туннель, на полу которого поблескивали острые осколки адского камня. Дазен рассмеялся – тихо, спокойно. Это был смех человека, которого наконец-то – наконец-то! – недооценили.

«Нет, братец, это не сработает. На этот раз это не сработает».

Глава 68

– Корван, я хороший человек? – спросил Гэвин.

– Ты великий человек, друг мой.

– Это не то же самое.

Его сны были полны крови. Кровь замутняла воду – от синего, который он не мог видеть, до красного, который он видел отлично. Красное на сером. В своей зарождающейся слепоте он, сам того не желая, променял синюю красоту на кровь.

– Когда переворачиваешь мир, что-то всегда будет раздавлено, – сказал Корван. – Разве может быть иначе? Когда ты потопил тех пиратов возле Тихой Стрелки, первыми погибли прикованные к веслам рабы. А что еще тебе оставалось делать? Оставить пиратов в покое, чтобы они продолжали захватывать и обращать в рабство тысячи новых людей? Впрочем, мой господин, ты не просто великий – ты замечательный человек!

Гэвин задумался над этим, потом отложил для дальнейшего размышления.

– А ты, Корван?