Шрифт:
Закладка:
«Гномы копали слишком жадно и слишком глубоко,» – снова и снова мысленно повторял Серафим, услышанную когда-то фразу. Козетта доверчиво топала следом за легионером, крепко держась за полу его камзола. Ее метр с кепкой оказался самым что ни на есть катакомбным размером. Серафиму же приходилось то и дело сгибаться в три погибели, чтобы не стукнуться головой о неровный свод. «Гномы копали слишком жадно, гномы копали слишком глубоко… Гномы копали слишком низко… Черт бы их побрал, этих гномов!»
В одной из пещер они едва не натолкнулись на человеческий скелет, что сидел, безвольно прислонившись к стене и, вальяжно раскинув свои неестественно длинные костлявые ноги. Рука скелета или вернее то, что от нее осталось, покоилась на фонаре с закопченными стеклами. Козетта вскрикнула и прижалась к легионеру, вся трясясь от ужаса.
– Ну что ты, Козетта? А говорила, что не будешь бояться, – со смехом сказал Серафим, хотя признаться и у него самого побежали по спине мурашки, когда луч фонаря вдруг выхватил из темноты страшный оскал.
«Не повезло парню,»– подумал Серафим, увлекая Козетту дальше, благо из пещеры вело целых три хода. Он выбрал центральный.
И снова они шли какими-то бесконечными, то уходящим вниз, то поднимающимися вверх тоннелями, но выхода, как назло, все не наблюдалось.
Неожиданно луч фонарика уперся в уже знакомый Серафиму скелет. Легионеру показалось даже, что скелет улыбается им как своим старым знакомым, словно бы говоря: скоро-скоро, приятели, и вас постигнет такая же участь.
«Значит, все это время мы просто ходили по кругу,»– понял легионер. В довершение всего, таймер на его руке вдруг пискнул и замигал тревожным красным цветом – начался отсчет последних 60 минут.
Тут только до Серафим дошло, что он натворил. Меньше чем через час его выбросит обратно в свое время, а бедная девочка так и останется во мраке проклятого подземелья. И даже если он сумеет вернуться, ему ни за что не найти ее здесь.
«Надо было оставлять Козетту в храме. Толпа бы, в любом случае, ее не тронула. А там глядишь, какая-нибудь сердобольная прихожанка и взяла бы к себе бедняжку…»
– Похоже, мы заблудились, Козетта, – прошептал он. Но та, кажется, ничуть не испугалась.
– Нельзя падать духом, дядюшка Серафимушка, так мне всегда дядюшка Горанфло говорил. Уныние – это грех, – сказала она наставительно.
– И что же еще говорил твой дядюшка?– с грустной усмешкой спросил Серафим, а про себя подумал: «Эх, девонька, знала бы ты, что знаю я, сама бы впала уныние»
– Когда совсем плохо, надо молиться Господу нашему или Божьей Матери или святому Бартоломею. Тогда уныние уйдет обязательно.
Сказав это, Козетта стала на колени и молитвенно сложила на груди руки.
– Господи Иисусе, святая дева Мария и святой Бартоломей, не оставьте нас. Помогите нам найти дорогу отсюда, – горячо зашептала она и на глазах ее, заметил Серафим, заблестели слезы.
Бывший легионер еще никогда не видел такой искренности, такой доверчивой веры в чудо, которое обязательно должно случиться…
Он снова посмотрел на таймер, на котором бежали цифры или, вернее, неумолимо утекало время. В отчаянье взъерошил волосы.
"Господи, что же делать!? И зачем я во все это ввязался?"
Вдруг где-то рядом глухо кашлянули. Козетта тут же вскочили с колен и прижалась к Серафиму, а тот положил руку на автомат и, на всякий случай, выключил фонарик.
В одном из ходов брезжил зыбкий свет. Он становился все ярче и ярче пока не показался беглецам ослепительным. Наконец, они увидели седого как лунь старика с фонарем в руке. Одет старик был в какое-то невероятное рубище, подпоясанное веревкой. Увидев беглецов, старик подслеповато сощурился и поднял повыше свой фонарь со свечой внутри.
– Кто такие? Впрочем, не отвечайте и так вижу, что заблудились. Ведь так?
– Так, – выдохнул Серафим и непроизвольно сглотнул.
– Так вам вон туда надо.
Старик указал фонарем на ход, из которого только что вышел сам.
– Как раз и выйдите к Пер-Лашез…
–Спасибо Вам, любезнейший! – вскричал Серафим.
Не помня себя от радости, он схватил Козетту за руку и бросился в указанный стариком туннель. На ходу обернулся, но в пещере никого уже не было. Старик исчез, словно привиделся.
" А может быть и правда привиделся? Все-таки уже три часа под землей… Чертовщина какая-то, – в растерянности подумал легионер. – Ну что ж, по крайней мере, он задал нам направление, а там уж как повезет».
Серафим снова глянул на таймер, который в этот момент безжалостно разменял сороковую минуту.
Неужели он так и исчезнет, бросив несчастную девочку одну в этих чертовых подземелье? В любом случае, надо бороться до конца. Серафим решил, что будет пытаться найти выход из катакомб еще двадцать пять минут, а в случае неудачи – последние пятнадцать посвятит тому, чтобы хоть как-то проинструктировать Козетту, что делать дальше одной в темноте. Хотя какие там, к лешему, инструкции!
Когда на таймере осталось тридцать минут Серафим вдруг увидел полоску света впереди.
– Я знала, что все будет хорошо! – радостно закричала Козетта и захлопала в ладоши.
Источником света оказался узкий проход, что вел в довольно просторный склеп с тремя массивными, покрытыми толстым слоем пыли саркофагами. По каменной усыпанной опавшими листьями лестнице беглецы поднялись наверх к ажурным воротам, – по счастью, не запертым, – и очутились на кладбище.
Водруженный над склепом ангел с печальным лицом, простер над беглецами свои большие мраморные крылья. А вокруг среди вековых деревьев теснились потемневшие от времени кресты, обелиски и скульптуры.
Меж тем безжалостный таймер начал отсчет последних пятнадцати минут. Это снова привело Серафима в состояние паники.
Что же делать? Как быть с Козеттой? Если он сейчас вернется в свое время с ковчежцем, обратно его уже никто не отправит.
Решение созрело мгновенно.
– Козетта, жди меня здесь, я мигом.
Быстро глянув по сторонам, не видит ли кто посторонний, он снова спустился в склеп и подойдя к центральному саркофагу, попытался сдвинуть в сторону его крышку. Не сразу, но ему это удалось. Посветил внутрь фонариком и, убедившись, что между краем саркофага и укутанными в саван ногами его обитателя есть достаточно места, опустил туда рюкзак. Опустил и, чувствуя некоторое угрызение совести от сделанного, сказал негромко:
– Прости, брат, что тревожу твой покой, но мне надо помочь одному маленькому человечку.
Серафим снова придвинул крышку и поспешил
