что Франция и Россия не должны были одновременно наступать против Германии; тот союзник, против которого была брошена основная масса германской армии, должен был сохранить возможность обороняться в выгодных условиях.

Автор является горячим сторонником куропаткинской идеи 1903 года о войне на Западе, а не на Востоке, связанной с надеждами на поддержку со стороны славянства (71-73), а также программной мысли 1907 года министерства иностранных дел о соглашении с Англией и Японией: “В Европе произойдут осложнения, и нам надо быть готовыми подать свой голос, чтобы не оказаться в положении полузабытой азиатской державы” (175). Очевидно, автор не был сторонником того мнения, что счастливые народы не имеют истории, и никогда не пробовал нарисовать себе картины, как бы Россия разбогатела, если бы сумела удержаться в стороне от мировой войны, да торговала бы пшеницей по 4 рубля за пуд, да спускала бы всякое барахло на вес золота...

В стороне от мировой войны России, конечно, удержаться не удалось бы; но старому русскому генеральному штабу не чужда была идея — не ставить себя в абсолютную подчиненную зависимость от союза с Францией и Англией и сохранить за собой свободу решения. Вместо сосредоточения русских войск уже в мирное время в мешке Передового театра, где они могли существовать только милостью союза с Францией, и плана Шлиффена, русский генеральный штаб стремился к такой дислокации мирного времени, которая отвечала бы и другим политическим комбинациям. Основания для этого были. Франция очень плохо поддерживала Россию в течение войны с Японией; а из нее Россия вышла настолько ощипанной, что ценность союза с нею умалилась в сильной степени. В 1906-08 гг. позиция Франции была странной. Автор подтверждает (187), что Германия, Австро-Венгрия, Турция сразу поняли, что Россия в балканских вопросах предоставлена своим силам, и приняли враждебное, вызывающее по отношению к России положение. Материальная слабость России позволила поднять против нее голову даже таким спокойным и мирным державам второго порядка, как Швеция и Румыния. Автор подметил эту особую линию поведения русского генерального штаба и сейчас же клеймит ее: “без всякого учета работы дипломатии” (163); или “тут говорить о связи политики и стратегии не приходится”. Вероятно, автор охотно развил бы свою мысль в обвинение в изменническом колебании русского генерального штаба по отношению к франко-русскому союзу.

“Рабы, не шумите своими цепями” — сказал Гете по адресу немецких масс в момент нашествия Наполеона. Русские, рабы французских займов, тоже действительно смогли в 1910 году только позвенеть своими цепями и не сумели вырваться из антантовского плена вплоть до Октябрьской революции.

***

Еще Жомини, во второй четверти XIX века, обращал внимание на возможность использования выдающегося положения присоединенного к России королевства Польского для действий по внутренним линиям против коалиции Пруссии и Австрии, если бы таковая создалась против России. В грозный момент Восточной войны, когда Австрия и Пруссия полуприсоединились к выступавшим против нас Франции, Англии и Турции, Жомини уже признавал невозможность таких операций. У него не хватило духа поставить ребром вопрос о необходимости отнести развертывание за линию Гродно—Брест; Жомини настаивал, чтобы дипломатия, какой угодно ценой, удержала бы Пруссию от войны, так как в случае последней он не мог посоветовать приличного решения, а лишь предвидел глубочайший кризис для русского государства.

В эпоху создания Тройственного союза вершителем стратегических судеб России является генерал Обручев, активный деятель создания франко-русского союза. При слабости русских железных дорог того времени нормальное развертывание затянулось бы на три месяца войны; а французам было памятно, что пруссаки успели в 6 недель покончить войну с Австрией в 1866 году и в еще меньший срок в 1870 году уничтожить под Мецом и Седаном всю французскую императорскую армию. Обручев, чтобы ускорить вступление русских войск в войну для помощи Франции, придумал антитерриториальную систему вооруженных сил для России: 43% наших войск были в мирное время уже притянуты в пограничную полосу; внутренность России оголилась вовсе от войск; в Московском и Казанском военных округах вместе осталось только 10% вооруженных сил; из внутренних городов русские войска были выведены и разместились, в очень печальных условиях, по местечкам и деревушкам Польши и Литвы. так как при мобилизации они должны были пополниться местными запасными, которые характеризовались, как ненадежные инородцы, то комплектование их производилось за счет внутренних губерний, а поляки, литовцы, украинцы направлялись на укомплектование внутренних и азиатских округов. Только ничтожная часть новобранцев (12%) попадала на службу поблизости от места, где она выросла, что усугубляло тяжесть военной службы. Войска стали определенно хуже; мобилизационные затруднения стали очень велики; в первый день войны 42-летние поляки призывались в полевые части пехоты. Армия стала чужда своей стране.

Обручевская система, делавшая полевые части бездомными, отбрасывавшая их от районов комплектования к границе, исключила возможность формирования при них резервных войск. второочередные части должны были получить уже в мирное время свои особые, явные кадры, в виде резервных и крепостных полков и батальонов. Это были части определенно второго разбора, далеко не воинственные, содержимые в мирное время в очень ограниченном составе, давшие отвратительную подготовку проходившей через них части призыва. Опыт русско-японской войны показал их впечатлительность, нестойкость и тактическую неумелость в первых боях. Качество их было несравнимо хуже, чем полевых частей; густыми толпами появились они на полях сражений, несли большие потери, не нанося врагу вреда, охватывались паникой, обращались в бегство и являлись существенным моментом проигрыша операций.

В экономическом отношении обручевская система представляла благотворительность польской окраине за счет русского центра. Помимо двух сотен миллионов на крепости, она потребовала сотню на строительство казарм в пограничной полосе, чтобы разместить в них хоть часть нагроможденных войск. Она привела к тому, что все жалкие средства, которые выделял бюджет на постройку шоссе, расходовались исключительно в Польше. Польское сельское хозяйство и города чрезвычайно выигрывали от обширного рынка, который создавался сосредоточением войск в мирное время.

Чтобы обеспечить трудную мобилизацию в пограничном пространстве, и чтобы помочь Франции в первые же дни войны, масса кавалерийских дивизий была расположена в непосредственной близости от границы и в первые же часы войны имела задачу — вторгнуться в неприятельские пределы и произвести погром транспорта, связи, администрации. Конница, крупный козырь, была обречена на гибель, разрешая второстепенную задачу...

В стратегическом отношении систему Обручева можно характеризовать как громопривод. Мольтке старший, Вальдерзее, Шлиффен в первые две