Леонтьев слишком быстро простился и покатил к павильону.

Ванзаров сделал большой круг мимо островков и с разгона въехал в спину чиновника Министерства иностранных дел, который тренировал голландский шаг.

– Ну конечно, ты! – вскрикнул Борис, когда оправился от испуга. – Очень хорошо, что я тебя встретил.

– Большой вопрос, кто кого встретил.

– Не умничай, Родион. Ты выполнил моё поручение?

Захотелось дать подножку, чтобы старший брат проехался по льду во всём своём лоске. Ванзаров сдержался:

– Столько дел, все не упомнишь.

Борис нахмурился:

– Тогда я напомню. Ты выяснил, как мне попасть в «Братство льда»?

Что ответить умному брату?

91

Семнадцать лет назад

– Пошли вон!

Сенька отлетела, крепко ударившись затылком. На неё свалилась Аська, ткнувшись лицом в живот. Не поняла Сенька, что стряслось. Что с маменькой, почему швырнула их, как котят. Были послушными, вели себя смирно, как велено. Скромно, тихо, покорно. Ничего дурного не сделали. За что с ними так…

– Вон отсюда!

Сеньке показалось, что не маменька кричит, а злая ведьма ярится. Не может их добрая, ласковая матушка так поступить. Прежде никогда не орала, пальцем не тронула, остатками со стола угощала… Да что с ней такое приключилось? Точно околдовали, лицо перекошено, перепачкано, фартук замаран, рукой так и машет… Может, на кухне что стряслось?

Аська вцепилась, дрожит, слова вымолвить не может. Сенька притянула, обняла её. Слёзы подступили, но слезам воли не дала.

– Пошли вон!

Пуще прежнего орёт маменька. Так лютует, что умереть на месте. Аж поджилки трясутся. Сенька поднялась сама кое-как, помогла Аське, потянула прочь. Аська как неживая, губы трясутся.

– Вон!

Сенька за собой Аську тащит, говорит: «Бежим, Аська, скорее бежим». Страшный голос маменьки гремит: «Вон! Вон! Вон!» Вдобавок звук такой, будто хворост ломают, и булькает, словно котёл. Что там маменька делает?

Учуяла Сенька своим сердечком, что случилось нечто дурное, что спалит их мирное житие дотла. Не виноваты они с Аськой ни в чём, не за что прощение молить, а вот конец всему. Страх напал на Сеньку. Такой страх, что и взрослого человека лишает разума, обращает в испуганное животное. Бежать, надо бежать отсюда.

Полдома проскочили, добрались до большой прихожей, из которой дверь на улицу ведёт. Тут уткнулись в преграду.

– Это куда же собрались, мерзавки?

Ухо резанула боль, будто щипцами скрутило. Извернулась Сенька и укусила жилистую руку, от которой ей частенько доставалось. И услышала крик боли. Но ухо отпустило. Сенька бросилась прочь. Позади визжала Аська, билась, вырывалась под бранью и угрозами. Жалость тянула Сеньку вернуться: погибать – так вместе. Страх не пустил. Гнал прочь, прочь, прочь.

Она махнула через коридор, метнулась на кухню мимо горячей плиты, на которой кипела кастрюля, позабытая маменькой, юркнула в холодные сени. Рядком висели тулупчики. Сорвала со стены ближний. Влезла в рукава, накинула платок, выбежала во двор.

Мороз злой, трескучий, жёг люто. Сенька мороза не страшится, привыкла к холоду. Пробежала к забору, толкнула калитку. Повезло, что не заперта. Оказалась на улице. Улица большая, широкая, проспект, а не улица. Пролётки ездят, люди по важным делам шествуют. Никому дела нет до Сеньки.

Куда ж ей теперь? Где спасения искать? У кого помощи просить?

Вспомнила Сенька наказ маменьки: «Ежели совсем худо станет, беги в церковь, упади в ноги священнику, батюшка добрый, он выручит». Да только забыла Сенька, где храм, в который их водят по воскресным дням. Не вспомнить дорогу. Вроде бы всё прямо и прямо…

Понадеялась, что ноги сами принесут. Так и побежала куда глаза глядят. Улица сворачивать не могла. Должна привести к храму. Сенька бежала напрямик. По сторонам не глядела, не замечала, как прохожие косятся. Ничего вокруг не слышала, всё чудились ей гадкий хруст и крики матушки.

Силёнки враз кончились. Изнутри окатило кипятком. Не вздохнуть, в глазах туман, в ушах вой. Сенька глотала мороз, слёзы сами текли, еле брела, оглядывалась. Храма не было, хоть плачь. Должен уже появиться. А нет его, нет. Она помнила: купол с крестом, своды, выкрашенные жёлтым, шпиль колокольни, витая решётка ограды. Ничего схожего. Только серые стены с окнами в морозной росписи. Каменные громады нависали великанами. Спросить Сенька побоялась: чего доброго, отдадут городовому, а тот потащит в участок. В участок ей нельзя, вернут обратно. Настанет расплата такая, что лучше умереть.

Побрела Сенька наобум. Не заметила, как минула каменный цоколь с чугунной оградой, за которой храм, а в нём добрый батюшка. Шла она, шла, а дальше идти некуда: впереди поле льда. Белое, чистое, снежком припорошено. Вдалеке берег с деревьями виднеется.

Напоследок Сенька обернулась, надеясь на чудо. Позади чернел лес домов. Храма не видать. Окончательно заблудилась. Куда дальше идти? Назад не воротишься. Да и ног Сенька не нашла, будто не было их вовсе. На ногах – ботиночки домашние, стоптанные, дырявые. Прежде заношенные. В спешке забыла влезть в валенки. Да ещё рукавицы оставила. Вместо рук – ледышки.

Сенька опустилась к снежному скату, съехала. Угодила как раз к проруби. Водица чёрная, блестящая, манит закутаться, словно одеялом. Сенька устроилась у краешка льда. Отдохнёт и после что-нибудь придумает. Она умная, маменька её хвалит. Мороз отстал, потеплело. Соснуть бы малость.

Пора, пора спать ложиться. Перед сном положено раздеться. Сенька послушная, всегда поступает, как маменька велит. Стянула платок, уложила к проруби, рядышком тулупчик, из платьица серого вылезла, сложила бережно. Осталась в исподнем. Прилегла. Что-то кольнуло. Оказалось, забыла про конёчки, которые так и болтались на верёвочке через шею. Сняла их, положила рядком. Чудесные конёчки, новенькие. Вот бы на них покататься. Ах, как славно скользить по льду. Ну как-нибудь доведётся…

Легла Сенька на бочок, под щёчку ладошку уложила, коленочки подтянула, глазки закрыла. Стало совсем хорошо. Вот бы маменька спела колыбельную.

И увидела Сенька свет прекрасный, какого не знала в свою короткую жизнь. Захотела туда, к свету. Жаль, Аськи с ней нет. И маменьки. Ничего, она их после позовёт. Вместе им хорошо будет. Сенька улыбнулась: кончились мучения. Храм не нашла, зато сразу в рай попадёт. Конечно, в рай, куда же ещё. Ад здесь, на земле. Маменьку с Аськой тоже в рай пустят. Она за них словечко замолвит.

Что-то подхватило, подняло, понесло её. Сенька зажмурилась накрепко, обрадовалась. И взлетела, и окунулась во что-то мягкое, чего не знала, ласково пахнущее ароматом сирени. Долетали странные звуки, Сенька слов не понимала. Ни к чему теперь слова. Она нырнула в тёплую бездонную темноту, пахнущую розовой пудрой. И пропала без следа.

Только подумала: ах, как жаль, и конёчки новые,