приём? Ты меня слышишь вообще? – Давид положил на плечо монаха руку, но напряжённые мышцы подсказывали, что он буквально давит на него. – Хотя ладно, можешь не отвечать. Я в курсе, что тебе похер. Ты считаешь, что если двинешь кони, то попадёшь в этот свой Дроченариум и будешь жить там долго и счастливо. Вот только есть одна загвоздочка: я не верю в рай. Особенно в такой, из которого можно сбежать. Я хочу вернуться в реальный мир. Срубить бабла, взять мерс и выпить стакан двадцатилетнего односолодового. Но моим планам не суждено сбыться - мои планы поганит твоя якобы реальная люминесцентная сущность... Где этот твой Квазар, а? Этот ссаный светляк с нами?

- Позади тебя, Давид. Квазар рядом с телом той женщины.

- И что же твой Квазар делает, пока я поливаю его помоями? Пока подвергаю оскорблениям и побоям его верного слугу? Где же удар молнии, где божья кара, где воздаяние? Светляк просто стоит рядом с этой бабёнкой и молчит?

- Совершенно верно.

Равнодушные ответы Родиона взбесили Давида ещё сильнее. Чем дольше продолжались его потуги отыскать во всём этом хоть какую-то логику; чем больше он предпринимал безуспешных попыток развести старика на эмоции, тем выше рос столбик ртути в его «психометре». Ещё сильнее его бесило молчание Кимико. Почему Задира не возмущается, как и он? И почему Тихоня ничего не предлагает? Почему все ведут себя так, словно им насрать? Казалось, ещё немного - и череп взорвётся, как вдруг Мариуса осенила идея. «Вот же балбес, и как я сразу не допёр». Подхватив Родиона под руку, он подтащил его к Кимико и швырнул к её ногам:

- Чёрный ход. Я хочу, чтобы ты связала нас с блонди с помощью своей убер-программы.

- Но ведь эта женщина мертва, - опешила Кимико.

- И что? Не припомню, чтобы Старшая накладывала вето на связь с покойниками. Бери планшет и фоткай её глаза...

- Мы не знаем ни времени, ни места. Результаты могут быть самыми непредсказу...

- Достань. Свой. Долбанный. Планшет. И сфоткай её глаза, - процедил Давид. - Прошу, не заставляй меня повторять трижды. Как только Гоголон обработает её радужки с помощью конвертера Кишимото, отправишь нас с дедком на экскурсию в её прошлое. Сама останешься здесь, приглядывать за нашими тушками. Там-то мы с Родионом и выясним, что к чему... Квазар хотел, чтобы мы её отыскали? Окей, самое время сыграть по моим правилам.

Кимико недвусмысленно цокнула языком. Встав на колени, она сфотографировала глаза незнакомки, каждый по отдельности.

- Если позволите, и ваши, - сказала она, подзывая монаха.

Колосилась рожь. Ядовито-красное солнце заливало поля алыми лучами. Давид кинул окурок в окно как раз в тот момент, когда Кимико сообщила о готовности звуковой дорожки. Накрытая туникой незнакомка покоилась на лестничной площадке. Родион лежал слева, сложив руки на животе. Мариус расположился справа. Подложил под голову рюкзак. Японка склонилась над ними, как хирург над пациентом и донором. Вручила каждому по паре наушников; подключенные через двойник провода тянулись к аудиоразъёму планшета.

- Отец Родион, прежде чем мы приступим к погружению, я хотела бы сообщить вам основные нюансы...

- Не утруждайся, дитя. Что бы ни произошло, мы на верном пути.

- Запускай уже, - властно гаркнул Мариус. Вставив наушники в уши, он закрыл глаза и попытался расслабиться.

Пустоту разума заполонил дисгармоничный шум. На этот раз калейдоскопные картинки были совершенно другими: куда более яркими и менее угловатыми. Давид проваливался в холодную плиту, как в мягкую перину. Прежде чем раствориться во фрактальных массивах, ему на ум пришло лишь одно сравнение - убийственный такой кислотный трип.

* * *

Если бы однажды кто-нибудь спросил у Родиона, с чем он себя ассоциирует, он бы ответил, что с камнем. Огромным булыжником, что лежит посреди поля. А ещё нагляднее – с прибрежным утёсом. Течёт время, гремят войны, рождаются и умирают поколения - утёс стоит, а он - верует. Заходит и восходит солнце, гаснут и зажигаются звёзды, рушатся дома, на их месте возводятся новые - утёс стоит, а он - верует. Родион не обижался на тех, кто не разделял его убеждений. Не презирал скептиков и учёных. Он попросту не видел разницы между своей верой и их приверженностью фактам. Ведь по сути эти люди ничем от него не отличаются. Они верят приборам, коллегам, энциклопедиям и предшественникам. Родион и не думал их переубеждать. Утёсу всё равно, о какую из его сторон бьются волны и бьются ли эти волны вообще. Утёсу безразличны разбивающиеся о рифы корабли, тонущие матросы и летящие на камни в угоду богам девственницы. Родиона совершенно не волновало, верит в Квазара кто-либо или нет; он знал то, чего не знал никто, и лишь снисходительное сожаление испытывал он к слепцам, что не ведают ни своей истинной природы, ни своего истинного предназначения. Единственной крупицей «Инь» в его неопровержимо чистом «Янь» было сомнение. Теплилось где-то в глубинах его сознания эдакое зерно страха - страха быть обманутым. Родион сомневался, когда Квазар вёл их с Юлей к монастырю; сомневался, когда к ним с Тхонми явились люди «Созвездия»; сомневался там, на полюсе. Пугающая закономерность - каждый раз его сомнения влекли за собою фатальные последствия. Родион никогда не спускал со счетов эту цепь умозаключений, и пальцами, микроскопическими рисунками их отпечатков чувствовал, как эта цепь скользит то вперёд, то назад, подпиливая столпы его непоколебимой веры. Этой ночью, когда Квазар покинул его, Родион как никогда ощутил тяжесть этих сомнений. Но самое жуткое заключалось в том, что гнев Давида имел оправдание. Побег Квазара напомнил Родиону о том самом зерне страха. Неужели он, беззаветно верующий, посвятивший Квазару жизнь, не заслужил его сострадания и доверия? Обидные высказывания Мариуса, косые взгляды Кимико и ещё дышащее румянцем тело незнакомки полили это зерно, и вот оно уже даёт всходы.

Выкарабкался из почки первый листочек - «А правильно ли вот так использовать людей?»

За ним второй - «Вдруг я больше не нужен?»

Зачернел прожилками третий - «Неужто я и впрямь был обманут?»

Расправила ветви угрюмая