Стараясь выявить штюрмеровскую агентуру за границей, Милюков нашел в германофильствующей болтовне в дамском салоне один из «каналов» преступного общения с врагом во время войны. Не называя имени «преемницы и продолжательницы» Васильчиковой, он более чем прозрачно намекал на родственницу жены русского посла в Париже Извольского. Смысл этого намека заключался в заявлении, что упомянутая дама переселилась в Петербург и что «газеты в особо торжественных случаях упоминают ее имя». Непосвященные поняли, что речь идет о близкой царской семье гофмейстерине Ел. Ал. Нарышкиной – в царском семейном кругу именовавшейся «М-м Зизи». «Бедная старушка», как выражалась в письме А. Ф., всполошилась. Дело в том, что оратор спутал разных Нарышкиных – за границей проживала Е.Н. Нарышкина (Лили Нарышкина), имевшая связь с б. австрийским послом в России кн. Лихтенштейном. «Она (т.е. м-м Зизи), – писала А. Ф., – послала за Сазоновым (закадычным другом Милюкова) и велела ему все объяснить и настоять на том, чтобы тот написал в газетах, что был введен в заблуждение. Это появится в “Речи”, и теперь она опять успокоилась. Они задевают всех окружающих меня. Лили Н. находится в Австрии под наблюдением полиции». Появилось ли опровержение в «Речи», я не наводил справок, но в Чр. Сл. Ком., ни слова не сказав о своей ошибке, Милюков признал, что и в отношении «Лили Нарышкиной» «в дальнейшем выяснилась невинность этого»353. Но тогда, когда Милюков был за границей, сведения о ней казались подозрительными. Получил эти сведения Милюков от эмигрантов в Швейцарии, которые были убеждены, что «русское правительство через своих агентов ведет переговоры с Германией. Это считалось общепризнанным»354. Когда дело коснулось Штюрмера, Милюков без колебания поверил. Несколько по-иному политик сумел отнестись к сведениям, позорившим Извольского. Ему в Париже была передана записка некоего Рея, натурализованного француза, о том, что русский посол в Париже принимает участие в переговорах с немцами через банки. Милюков передал заявление Рея Извольскому, тот снесся с Брианом, причем выяснилось, что архитектор Рей – человек подозрительный, «наблюдавший интересы Германии» и числившийся на полицейской фишке как «агент особого типа, квалифицированный, не платный…»

Было уже говорено, как использовал Милюков лично против Штюрмера свою частную беседу с Бенкендорфом… Невозможность подтвердить никакими конкретными данными и, следовательно, риск быть вновь квалифицированным «клеветником» не остановили настойчивого дуэлянта от публичного нанесения тяжелого удара противнику. Гораздо важнее этого блефа было заявление Милюкова, что он имеет «некоторые основания думать», что стокгольмское предложение Варбурга «было повторено более прямым путем и из более высокого источника». 1 ноября оратор не счел своей обязанностью или не имел объективной возможности хоть несколько рассеять наброшенную им пелену тумана и предпочел укрыться за авторитетом британского посла355. До некоторой степени этот туман Милюков рассеял в показаниях перед Чр. Сл. Ком., указав источник своего тогдашнего осведомления: «Еще до моего сведения дошло одно загадочное обстоятельство… которое мне так и не удалось выяснить, а стоило бы. Мне как-то прислали американский журнал, в котором была статья: мирные предложения, которые были сделаны России. С одной стороны портрет фон Ягова, с другой Штюрмера, а в тексте излагаются мирные предложения, которые были предложены Штюрмеру. При внимательном чтении статьи дело представляется несколько иначе, чем говорится в заголовке. Статья излагает содержание статьи швейцарского журнала “Bern. Tagewacht”. Этот журнал очень русофобский, который, действительно, излагает пункты, якобы предложенные России, который излагает мирные переговоры, предложенные Штюрмеру, и довольно правдоподобные. Как они попали в Bern. Tagewacht, какие сведения у них есть, я так и не добрался и официальных следов в мин. ин. д. не нашел, однако намеки были постоянные, так что, может быть, тут кое-что и было». Добавим, что «Bern. Tagewacht» был органом швейцарских интернационалистов циммервальд-кинтальского направления, которым руководил известный Р. Гримм, стоявший близко к Ленину. Сам Милюков впоследствии назвал это сообщение «загадочным обстоятельством» – в речи 1 ноября, на основании «намеков», допускавших «кое-что», он говорил о предложениях сепаратного мира, повторенных Штюрмеру «более прямым путем», «из более высокого источника», нежели то было в дни стокгольмской беседы Протопопова с Варбургом356.

С какой легкостью один из наиболее видных думских политиков предъявлял обвинения, с большой отчетливостью можно усмотреть из эпизода с освобождением арестованного Манасевича-Мануйлова, одного из участников «квинтета», обделывавшего свои дела в царской «прихожей», и исполнителя «особо секретных» поручений министра председателя357. Вот как изобразил это освобождение оратор: «Манасевич был арестован за то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткой с председателем Совета министров». (Родичев с места: «Это все знают».) Милюков даже не постарался увязать как-нибудь бросавшееся в глаза противоречие с тем, что перед тем говорилось о Манасевиче. Цитируя сообщение «Berl. Tag.» и опровергая неверное сведение немецкой газеты, имевшей наивность думать, что Штюрмер арестовал Мануйлова, оратор говорил: «Вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Ман.-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это уволены из кабинета358. Нет, господа, Ман.-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать»359.

Если это было так, то при чем же взятка, которой «русский Ракомболь» поделился со своим покровителем? Но сейчас нас интересуют не взаимные отношения Штюрмера и Ман.-Мануйлова, а история со взяткой, послужившая предметом рассмотрения Чр. Сл. Ком. при допросе Милюкова. Надо привести целиком это место из стенографической записи для того, чтобы получить представление о полной запутанности показаний выступавшего с обличением 1 ноября и свидетелем в революционное время: «“Когда Штюрмер хотел начать против меня дело, то я занялся подбором этого материала и выяснил, что хотя юридически трудно формулировать это обвинение, но в порядке бытовом оно очень вероятно. Об этом, вероятно, знает Завадский, который может точно сказать, каково было то показание Манасевича о взятке, на которое я ссылаюсь. Показание, по-видимому, было не прямое и без свидетелей…” Председатель: Т. е. о попытке получить через Манасевича Штюрмером 1 000 000 рублей? Милюков: Я не знаю цифры. Председатель: Вы говорите о взятке от Рубинштейна? Милюков: Это показание, которое Манасевич давал уже после ареста. Я не помню подробностей, но дело шло о деньгах, им фактически полученных. Председатель: Для чего? Милюков: Как он