Шрифт:
Закладка:
Трудно в немногих словах охарактеризовать государственную экономику в те годы, когда налицо был, по выражению Ленина, «величайшей силы исторический двигатель, который порождал невиданный кризис, голод, неисчислимые бедствия», – война. Марксистские историки советской формации будут доказывать, что выход из кризиса лежал не в «компромиссной политике», не в «заплатах», а в «уничтожении до основания» существовавшей экономической системы и введении «госкапитализма». Дело было не столько в организационных ошибках старого правительства, сколько в «неизбежном истощении хозяйства» – в крахе во время войны всей «капиталистической системы». Историки эти вместе с тем признают, что мероприятия правительства для изживания кризиса, правда, крайне непоследовательно, шли все по пути государственного регулирования хозяйственной жизни страны, встречая противодействие со стороны «буржуазии», которая отстаивала невмешательство государства в экономические отношения: важнейшие мероприятия правительства, направленные на усиление государственного контроля, срывались оппозицией Совещания по обороне, представлявшей интересы командовавших классов. Без существенных оговорок такое положение, конечно, признать нельзя (достаточно указать хотя бы на «памятную записку», представленную Штюрмером при всеподданнейшем докладе 14 марта 1916 г. по поводу попытки Особого Совещания «подойти к осуществлению задачи, которая не получила еще разрешения ни в одной стране», – введения государственной нормировки заработной платы). Но в общем тенденция старого режима идти во время войны по пути регулирования хозяйственной жизни отмечена верно – мы увидим (см. вторую часть), что ее позже отметил в докладной записке Временному правительству видный деятель партии к.-д. тов. мин. торг. и пром. Степанов. Оппозиция возникала не только из классового своекорыстия, давшего «подозрительную трещину» в фундаменте прогрессивного блока, не только из разной оценки целесообразности той или иной экономической политики («друзья» Шульгина считали «твердые цены источником расстройства» и довольно настойчиво боролись с этими «социалистическими замашками», всемерно стремясь «удержать правительство от рискованных шагов государственного социализма»), но и из отвратного чувства значительных кругов прогрессивной общественности к осуществлению во время войны того немецкого Zuchthaus, который «Русские Ведомости» назвали «возрождением крепостного права в Германии» – своего рода тюрьмы с принудительной работой. Отсюда понятно, что на совет, данный французским социалистом Тома (на завтраке у Сазонова в конце апреля 1916 г.) председателю Совета министров – милитаризировать рабочих, что повлечет удесятерение производительности, – Штюрмер, как повествует Палеолог, энергично возразил, указывая, что подобная мера поднимет всю Думу против правительства, ту Думу, с которой, по мнению Штюрмера, правительству удалось установить нормальные отношения. (По словам Наумова, эти отношения Штюрмер называл даже «настоящей симфонией», с чем, впрочем, министр земледелия, как музыкант, не согласился, отказываясь участвовать в такой «симфонии».)
На решительных мерах настаивало главным образом военное командование, мотивируя их чрезвычайными обстоятельствами. В записке «об учреждении верховного министра обороны», представленной Царю Алексеевым 15 июля, в 4 п. значилось: «разработать и безотлагательно провести в жизнь милитаризацию наших заводов, работающих на оборону». Эта мера считалась «надежным средством против забастовок» при условии устранения основной причины недовольства рабочих – «обеспечить их дешевым пропитанием». По проекту Алексеева у «верховного министра государственной обороны» должна была сосредоточиться «полнота чрезвычайной власти» «во всех внутренних областях Империи, составляющих в целом глубокий тыл, работающий на действующую армию», – «объединять, руководить и направлять единою волею деятельность всех министерств, государственных и общественных учреждений, находящихся вне пределов театра военных действий». «Верховный министр» подчинялся «исключительно и непосредственно только монарху» – «никто не может давать ему предписаний и не может требовать от него отчетов» Алексеев ничего не говорил о «военной диктатуре», но так поняли его проект, встретивший оппозицию с разных сторон. Не сочувствовала военной диктатуре А. Ф. Наумов рассказывал, что Царь ему показал алексеевскую записку, и что он высказался против «нового наслоения», считая «единство необходимым во что бы то ни стало», министр земледелия посоветовал «верховное управление фронта слить с Советом министров». От имени «общественности» ополчился на «нелепое положение» председатель Думы: по его словам, он запугал Царя опасностью создать себе «конкурента» – «так умалять себя на вашем месте я не позволил бы». Колебания Николая II выразились в компромиссном решении о передаче функций верховного управления по государственной обороне высшему существующему учреждению – Совету министров. Это скорее платоническое решение было подсказано Царю самими министрами на заседании в Ставке 28 июля: «У нас есть председатель Совета министров, пускай он возьмет в свои руки все управление, пускай объединяет», – предложил министр путей сообщения Трепов; по существу это ничего не разрешало…
Так возникла «неограниченная, полномочная» диктатура Штюрмера, которую Чр. Сл. Ком. склонна была рассматривать, как превышение власти, а в исторических расследованиях, как искусственное сосредоточие власти в одних руках в целях политически криминальных, т.е. для подготовки сепаратного мира. Мы видим, что монарх не был удовлетворен (получилось, по выражению Родзянко, «совсем безвыходное положение»), и в письме 20 сентября он как бы возвращается к мысли о желательности реализовать июньский проект Алексеева370. Вспомним, что А. Ф. хотела переговорить с Протопоповым и «Другом», как выйти из того продовольственного кризиса, который так мучил Царя. Совет был дан. Это было время, когда восходила звезда Протопопова, и А. Ф. спешит доказать, что он своей инициативой и энергией мог бы благополучно разрешить самый больной и основной вопрос государственной жизни – надлежит заведование продовольствием передать в министерство вн. дел, как о том думал еще «Хвостов-молодой» и как это было «сотни лет» (!!) («Хитрец» Кривошеин из «корыстолюбия» передал это в ведение своего министерства).
В своих письменных показаниях Протопопов подробно изложил, как всегда несколько нелепо и противоречиво, намеченный им план реорганизации продовольственного дела – главным образом хлебных заготовок, и последовавшей затем «комедии борьбы» (по выражению советских историков) в Совете министров за осуществление его проекта. Он предполагал основные операции возложить на земство, создав под контролем последнего особые торговые товарищества и привлекши к этому делу банки и
