крупные торговые фирмы. Таким путем предполагалось выявить и выпустить на рынок имевшиеся запасы371. Существовавшие на местах организации мин. земледелия должны были перейти в ведение земства. Средства давало бы мин. вн. д., причем общий надзор за ходом операций возлагался на губернаторов. Далее Протопопов намеревался ввести обязательную хлебную повинность, установив временно до сбора, назначенного по раскладке, твердые цены.

В организации продовольственного дела Протопопов преследовал и политические цели, желая не только вернуть мин. вн. д. его «почти утраченное влияние на земства» (министерство превратилось, по его словам, исключительно в министерство полиции), но и противодействовать возрастающему влиянию на местную жизнь земского союза, который оставил правительству «второстепенную роль» и вел противоправительственную агитацию. Широкое участие земских деятелей в закупочных операциях, по мнению министра, отвлекло бы их внимание от политики. Надзирающие губернаторы поручали закупку земствам только в том случае, если они не входили в союз, в случае, если бы земство отказывалось выйти из союза, операции производились бы губернским присутствием.

По словам Протопопова, Совет министров, за исключением гр. Игнатьева и не голосовавшего Бобринского, первоначально признал принципиально желательной передачу продовольственного дела в мин. вн. д.372, но после отрицательного отношения к проекту, выразившегося в резолюции бюджетной комиссии Гос. Думы, изменил свое решение, и при окончательном голосовании за передачу высказалось лишь 6 человек против 8. Штюрмер, голосовавший за положительное решение, высказал уверенность, что Царь согласится с меньшинством и что вопрос будет проведен до открытия Думы в порядке ст. 87373.

Очевидно, под влиянием такого голосования Протопопов внес изменение в свой проект и остановился на организации «для надзора за продовольственным делом» Совещания трех министров (путей сообщ., торговли и вн. дел) под председательством Трепова, что и было доложено Царю. «Царь несколько удивился такой просьбе», – показывал Протопопов, – но после краткого совещания сделал надпись – на проекте: «согласен». А. Ф. была недовольна колебаниями Протопопова. В протопоповском проекте ее больше всего привлекала заманчивая мысль «борьбы» с оппозиционными земским и городским союзами: «Я была не согласна, – писала она позже, – с этой бумагой (т.е. с проектом «совещания трех министров») и знала, что наш Друг тоже будет против, а потому послала Пр(отопопова) к нему, чтобы они вместе обсудили это дело». Совещание в обычном квартете (Бадмаев, Распутин, Протопопов и Курлов) состоялось – о нем упомянул Протопопов, приписывая себе инициативу просить Распутина «ускорить передачу» продовольствия в ведение министерства вн. д. «Я написал под его диктовку телеграмму Царю, – показывал Протопопов: – Она начиналась: “все вместе ласково беседуем” и конец был: “Дай скорее Калинину власть, ему мешают, он накормит народ, все будет хорошо”». Царь был в Киеве. Телеграмму получил и недоумевал. И только получив разъяснительное письмо А. Ф., понял «смысл телеграммы Гр.» (письмо 1 ноября). Смысл разъяснения А. Ф. заключался в том, что Царю с курьером послана «для подписи новая бумага», передающая все продовольственное дело немедленно министру вн. д. Это был единственный раз, когда за все время своего неофициального «регентства» А. Ф. вышла несколько из роли посредницы. «Прости меня за то, что я сделала, но я должна была так поступить. Наш Друг сказал, что это было абсолютно необходимо. Протопопов в отчаянии, что вручил тебе тогда ту бумагу, он был уверен в своей правоте, пока Гр. ему не разъяснил, что он совершенно неправ. А потому я вчера говорила со Штюрмером, они оба верят в удивительную Богом ниспосланную мудрость нашего Друга… Мне пришлось решиться на этот шаг, так как Гр. говорит, что Протоп. будет иметь все в своих руках, покончит с союзами и таким образом спасет Россию».

Может быть, не так уж важно раскрыть во всей полноте подноготную этой истории – насколько здесь проявилась сознательная игра честолюбца и насколько неуравновешенный политик шел на поводу у других. Царя уговаривать долго не приходилось. Он ответил жене на другой день: «От всего сердца благодарю за твой добрый совет. Я всегда думал, что продовольственный вопрос лучше решить сразу, только я должен был дождаться этой бумаги. Теперь это сделано: помоги нам Бог. Я чувствую, что это правильно». Но в самом Царском забили отбой. Этот отбой в противоречии с самим собой Протопопов в Чр. Сл. Ком. объяснил так: «30 октября я узнал, что Царь согласился с меньшинством… Принять продовольственное дело по закону, проведенному по 87 ст., несмотря на голосование бюджетной комиссии и перед самым началом занятий Думы, я считал невозможным, поэтому я составил телеграмму Царю, прося разрешение отсрочить исполнение утвержденного им постановления Совета министров. Телеграмму я передал Царице с просьбой отослать ее Царю. Царила мне сказала: “Было трудно заставить Государя решиться, не следует его сбивать, раз он принял решение”. Она была недовольна. Все же мою просьбу исполнила. Штюрмер обещал передать продовольственное дело министерству вн. д. в ближайший перерыв занятий Гос. Думы». В пояснение телеграммы сама А. Ф. писала 1 ноября: «Я очень огорчена тем, что пришлось послать тебе эту телеграмму, зашифрованную Протопоповым, но все министры так нервничали из-за Думы и тревожились374, что в случае, если бы сегодня было опубликовано его назначение, то поднялся бы страшный скандал в Думе, его не приняли бы, и тогда Шт. пришлось бы распустить Думу».

Все осталось по-старому. Плохо, конечно, должна была управляться страна, раз авторитету существовавшего народного представительства приходилось конкурировать с руководством закулисных бадмаевских советчиков. Но неумение разрешить сложные экономические проблемы, шатание власти лежат совсем в другой плоскости, нежели те «предательские мысли», на которые с своей стороны счел возможным намекнуть ранее в Гос. Думе Шингарев в речи о продовольственной политике правительства, речи, которая легла в основу милюковского слова 1 ноября.

4. Молчание Штюрмера

В ответ на реплику Маркова 2-го: «А ваша речь глупость или измена?» Милюков с некоторым самомнением заявил: «Моя речь – есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете». Если бы лидер думской оппозиции последовательно стоял в те дни на революционной позиции, его до известной степени мужественное и смелое слово375, несомненно, явилось бы «заслугой перед родиной» – во всяком случае в глазах тех, кто благом родины считал скорейшую ликвидацию уже атавистического для страны «средневекового представления о государстве» (слова Керенского в заседании Думы 15 февраля