относительно переговоров Осима в Берлине (о которых Зорге и так знал от Отта) могли оказаться у Одзаки, совершенно непонятно, особенно учитывая, что документы эти якобы были на английском языке, – мы увидим это дальше.

Западные авторы видят произошедшее более объективно, если не считать основного посыла – возвращение Зорге из Гонконга состоялось в феврале, а не в мае, и праздновать его четыре месяца он никак не мог. Тем не менее: «Свое возвращение в Японию [из Гонконга] он отпраздновал в привычном стиле – в “Рейнгольде” с Урахом. В два часа ночи, когда бар, наконец, закрылся, Зорге уселся на мотоцикл, купленный им у Макса Клаузена. Машина доставляла ему массу удовольствия и некоторое беспокойство его друзьям, поскольку даже когда Зорге был трезвым, он гонял на ней с огромной скоростью по узким улицам города.

Усадив Ураха на заднее сиденье, Зорге помчался к “Империал-отелю”. Он попросил Ураха сопровождать его в “налете” на квартиры тех жителей, которые известны были хорошими запасами спиртного в своих барах, однако на этот раз Зорге отправился на свою собственную квартиру, где выпил целую бутылку виски. А потом предложил другу отвезти его домой на заднем сиденье мотоцикла. (Это был один из вечеров, когда Ханако-сан не было в его доме.) Урах благоразумно отказался, и Зорге отправился один.

У Тораномон, за зданием офиса ЮМЖД он свернул влево с широкого проезда и, поддав газу, помчался вверх по улице вдоль стены, окружавшей американское посольство, – по дороге, если и отличавшейся от грязной грунтовой колеи, то ненамного. Он потерял контроль над машиной и врезался головой в стену.

К счастью для Зорге, место аварии находилось в пределах слышимости, если не видимости полицейского в будке у ворот посольства. С тяжелыми ранениями, истекающий кровью от ран на лице, Зорге, однако, не потерял сознания и сумел назвать полиции адрес Ураха. Полиция позвонила в “Империал-отель”, и Урах тут же приехал на место происшествия. Когда он прибыл, Зорге едва мог говорить, но все же сумел прошептать: “Скажи Клаузену, чтобы он немедленно приехал”. Клаузен поспешил в госпиталь Святого Луки, куда доставили пострадавшего Зорге»[445] (как раз об этом эпизоде в связи со слежкой за Зорге рассказывал уже знакомый нам американский журналист Томпсон[446]).

То, что случилось дальше, обе стороны – и наша, и американская – описывают примерно одинаково, ибо исходят из одних и тех же рассказов Макса Клаузена, оказавшегося единственным дожившим до наших дней свидетелем последующих событий: «Сильно побитый, но не потерявший самообладания, он (Зорге. – А. К.) протянул мне отчеты на английском и американскую валюту, находившиеся в его кармане, которые нельзя было показывать посторонним, и только освободившись от них, потерял сознание. Из госпиталя я прямиком отправился к нему домой, чтобы забрать все его бумаги, имевшие отношение к нашей разведывательной деятельности, прихватив и его дневник. Чуть позже сюда прибыл Вейс (Вайзе. – А. К.) из ДНБ (чиновник германской службы новостей), чтобы опечатать всю собственность Зорге, чтобы никто не мог ничего тронуть. Я вздрогнул, подумав, что вся наша секретная работа выплыла бы наружу, приди Вейс раньше меня»[447].

Совершенно непонятно, откуда у Зорге в карманах оказались «отчеты на английском» и валюта. Необъяснимо, почему Вайзе должен был знать о тайниках Зорге, который тщательно прятал секретные документы, подозревая, что дом подвержен негласному досмотру, а прислуга, скорее всего, работает на полицию. Учитывая, что дальнейшие рассказы Клаузена сводились к тому, что он вынужден был долгое время выполнять функции резидента и тем самым спас от провала всю группу, все это выглядит фантазией радиста, который решил добавить бонусов к собственному реноме и которого ко времени его признаний никто уже не мог проверить. С другой стороны, участие Клаузена в тех событиях, то, что именно его вызвал Зорге сразу после аварии, неоспоримо. Об этом вспоминал и человек, который ничего не знал о взаимоотношениях внутри группы «Рамзая», но который всегда был подле Зорге, – Исии Ханако:

«В то время и в том месте мало (время и место аварии у американского посольства. – А. К.) прохожих, поэтому он (Зорге. – А. К.) изо всех сил крепился и ждал, пока кто-нибудь наконец не придет ему на помощь. Наконец, один мужчина, японец, проходил мимо, и господин (Зорге. – А. К.) его окликнул, и, со слов господина, этот прохожий сопроводил его в находившуюся поблизости хирургическую клинику. И хотя господин попросил позвать Клаузена-сан, но так как других его слов было не разобрать, да и кровотечение было сильное, там ему оказали первую помощь, и в виду того, что он иностранец, сразу же перевезли в больницу Сэйрока (госпиталь Святого Луки. – А. К.). Вскоре [туда] приехал Клаузен-сан и сказал, что необходимо делать операцию. …Накануне вечером на банкете в посольстве он (Зорге. – А. К.) ведь выпил и в таком виде сел за руль. И на мотоцикле он врезался в каменную стену…»[448] Ханако ничего не упоминает о князе Урахе, которого знала, как и Клаузена, ей, конечно же, ничего не было известно о то ли существовавших, то ли нет секретных документах, якобы лежавших в кармане у Зорге, но она упоминает о банкете в посольстве, после которого ее возлюбленный сел за руль в нетрезвом виде. Пришел ли он на банкет с этими самыми документами и долларами в кармане? Верится в это, мягко говоря, с трудом, но кто знает…

Зорге провел в госпитале Святого Луки около двух недель. У него оказалась сломана челюсть и выбиты почти все передние зубы – пришлось заказывать зубные протезы. Лоб пересек глубокий шрам, из-за которого в осеннем письме Кате Максимовой он писал, что его лицо как у «ободранного рыцаря-разбойника». Один из знакомых сказал, что «шрамы на лице Зорге делали его похожим на японскую театральную маску, придавая его лицу почти демоническое выражение». Но времени на окончательное выздоровление не было.

Несмотря на вязнущую войну в Китае, Токио уже рассматривал перспективы войны на еще большем удалении от метрополии и в несравнимо худших условиях Сибири. Относительно немногочисленная Квантунская армия (восемь дивизий в середине 1938 года) рассчитывала на успех, подстрекаемая обманчивой исторической памятью своих командиров, уверенных, что новая война с Россией будет протекать столь же легко, как и в 1904 году, и надеждой на то, что события в Европе (прежде всего японцы тут рассчитывали на помощь Германии) не дадут Советскому Союзу полностью сосредоточиться на проблемах Дальнего Востока. Некоторые сведения, становившиеся доступными японской разведке, укрепляли Токио в мыслях о возможной победе над Советским Союзом, что называется, «малой кровью».

13 июня 1938 года границу с Маньчжоу-Го перешел начальник управления НКВД по Дальневосточному краю комиссар государственной безопасности 3-го ранга (генерал-лейтенант) Генрих Люшков. Он бежал,