Лондон научился прощать ему массивное телосложение, широкое лицо и пухлые щеки, ноги-бабочки и тяжелую походку, бархатный алый фрак, трость с золотым набалдашником, гордый и надменный вид; после всех своих сражений этот человек имел право выглядеть как завоеватель или, по крайней мере, лорд. Его манеры были грубыми, он с любовью и яростью наказывал своих музыкантов, ругал публику за разговоры на репетициях, угрожал дивам насилием. Но свое оружие он заглушал юмором. Когда Куццони и Бордони устраивали на сцене потасовки, он спокойно говорил: «Пусть дерутся»; и сопровождал их истерики веселым гоблигато на литаврах.68 Когда один певец пригрозил прыгнуть на клавесин из-за того, что аккомпанемент Генделя привлекает больше внимания, чем пение, Гендель попросил его назвать дату предполагаемого выступления, чтобы его можно было прорекламировать, ибо, сказал он, «больше людей придет посмотреть, как вы прыгаете, чем послушать, как вы поете».69 Его бонмоты были столь же замечательны, как и у Джонатана Свифта, но для того, чтобы наслаждаться ими, нужно было знать четыре языка.

В 1752 году он начал терять зрение. Во время написания «Иефтиды» зрение настолько помутнело, что он был вынужден остановиться. На рукописи с автографом, хранящейся в Британском музее, есть странные нарушения — «стебли, расположенные на некотором расстоянии от нот, к которым они принадлежали, и ноты, которые явно потеряли свой путь».70 У подножия страницы появляется строка композитора: «Дошли до настоящего времени, среда, 13 февраля. Не могу продолжать из-за левого глаза». Десять дней спустя он написал на полях: «23 февраля, немного лучше. Возобновил работу». Затем он сочинил музыку на слова «Наша радость теряется в горе… как день теряется в ночи».71 4 ноября газета The General Advertiser сообщила: «Вчера Джордж Фредерик Хендел, эсквайр, был прооперирован [по поводу катаракты] Вмом Бром-филдом, эсквайром, хирургом ее королевского высочества принцессы Уэльской». Операция казалась успешной, но 27 января 1753 года лондонская газета сообщила, что «мистер Хендель, к несчастью, окончательно потерял зрение». Позднее сообщалось, что он сохранил остатки зрения до самой смерти.

Он продолжал сочинять и дирижировать еще семь лет. За шесть недель (с 23 февраля по 6 апреля 1759 года) он дал два представления «Соломона», одно — «Самсона», два — «Иуды Маккавея», три — «Мессии». Но, выйдя из театра после «Мессии» 6 апреля, он потерял сознание, и его пришлось нести до дома. Придя в себя, он попросил еще одну неделю жизни: «Я хочу умереть в Страстную пятницу, в надежде воссоединиться с добрым Богом, моим милым Господом и Спасителем, в день Его Воскресения».72 К своему завещанию он добавил кодицил, в котором завещал тысячу фунтов Обществу поддержки умерших музыкантов и их семей, а также значительные суммы тринадцати друзьям и «моим служанкам по одному годовому жалованью». Он умер в Страстную субботу, 14 апреля 1759 года. Его похоронили в Вестминстерском аббатстве 20 апреля, перед «величайшим скоплением людей всех сословий, когда-либо виденных по такому или какому-либо другому случаю».73

Он оставил беспрецедентное количество музыки: сорок шесть опер, тридцать две оратории, семьдесят увертюр, семьдесят одну кантату, двадцать шесть concerti grossi, восемнадцать органных концертов и столько всего другого, что все это заполняет сотню объемистых томов, почти равных произведениям Баха и Бетховена вместе взятым. Некоторые из них были повторением, а некоторые — кражей, поскольку Гендель плагиатил, без признания, по меньшей мере у двадцати девяти авторов, чтобы помочь себе уложиться в срок;74 так, менуэт в увертюре к «Самсону» был взят, так сказать, нотатим из оперы Кайзера «Клавдий».75

Трудно оценить Генделя, ведь сегодня нам доступна лишь малая часть его творчества. Оперы, за исключением некоторых пленительных арий, не подлежат воскрешению; они были приспособлены к итальянским модам, которые, кажется, безвозвратно ушли в прошлое; их сохранившиеся партитуры неполны, в них используются символы и сокращения, которые сейчас во многом неразборчивы; они были написаны для оркестров совсем другой конституции, чем наши, и для голосов третьего пола, совершенно отличных от промежуточных полов нашего времени. Остались концерты, счастливая охота за забытыми сокровищами, и «Водная музыка», и оратории. Но даже оратории «устарели», поскольку были написаны для сражающихся англичан и благодарных евреев; эти массивные хоры и разросшиеся гласные требуют музыковедческого желудка для их переваривания — хотя мы были бы рады снова услышать Иефту и Израиля в Египте. Музыканты говорят нам, что в забытых ораториях есть торжественное величие, возвышенность чувств, сила замысла, экспрессии и драматизма, разнообразие и мастерство композиторской техники, никогда более не достигавшиеся в литературе этой формы. Мессия» пережил все повторения и расчленения отчасти потому, что в нем запечатлены главные доктрины христианства, дорогие даже тем, кто их отбросил, но главным образом потому, что его проникновенные песнопения и триумфальные хоры делают его в целом величайшим единым произведением в истории музыки.

Англия осознала его величие, когда его уже не было в живых. Когда приблизилась годовщина его рождения, дворянство, некогда враждебное, объединилось с королем и простолюдинами, чтобы отметить ее трехдневным исполнением его музыки. Поскольку по английскому календарю его рождение выпало на 1684 год, первое исполнение было дано 26 мая 1784 года в Вестминстерском аббатстве, второе и третье — 27 и 29 мая. Поскольку они не удовлетворили спрос, 3 и 5 июня в аббатстве были даны еще два представления. Певцов было 274, оркестр — 251; теперь началась привычка делать Генделя чрезмерно монументальным. Подобными грандиозными концертами отмечались и последующие юбилеи Генделя, пока в 1874 году число исполнителей не выросло до 3500 человек. Берни, слышавший одно из таких грандиозных представлений, считает, что количество звука не повредило качеству музыки.76 В любом случае это были самые масштабные чествования, которые когда-либо получал музыкант. Теперь, когда они утихли, возможно, удастся вновь услышать музыку Генделя.

V. ВОЛЬТЕР В АНГЛИИ: 1726–28 ГГ

В 1726 году в Англии появился молодой француз, которому предстояло сыграть в истории восемнадцатого века гораздо более важную роль, чем Гендель. Вольтер достиг английских берегов в Гринвиче, недалеко от Лондона, 10 или 11 мая. Его первое впечатление было восторженным. Это была неделя Гринвичской ярмарки; Темза была почти вся покрыта лодками и величественными парусами; король спускался вниз по течению на украшенной барже в сопровождении оркестра. На берегу мужчины и женщины гордо восседали на резвых лошадях; пешком шли десятки