Шрифт:
Закладка:
Эта любовь к Англии на некоторое время была омрачена подозрениями Поупа и других, что Вольтер действовал как шпион своих друзей-тори в интересах министерства Уолпола.90 Подозрение оказалось несправедливым и вскоре было отвергнуто, а Вольтер завоевал значительную популярность среди аристократии и лондонской интеллигенции. Когда он решил опубликовать «Анриаду» в Англии, почти все грамотные круги, начиная с Георга I, принцессы Каролины и соперничающих дворов, прислали подписку; Свифт попросил или приказал прислать несколько таких подписок. Когда поэма вышла в свет (1728), она была посвящена Каролине, теперь уже королеве, а также букету Георгу II, который ответил подарком в четыреста фунтов и приглашением на королевские обеды. Три тиража были распроданы за три недели, несмотря на цену в три гинеи за экземпляр; выручка от этого английского издания Вольтер оценил в 150 000 франков. Часть денег он использовал для помощи нескольким французам в Англии;91 Оставшиеся деньги он вложил в дело так мудро, что впоследствии считал этот выигрыш источником своего богатства. Он никогда не переставал быть благодарным Англии.
Прежде всего, он был обязан ей огромной стимуляцией ума и зрелостью мысли. Вернувшись из изгнания, он привез в своем багаже Ньютона и Локка; часть следующих двадцати лет он провел, знакомя их с Францией. Он также привез с собой английских деистов, которые снабдили его некоторыми боеприпасами, которые он должен был использовать в своей войне против инфантильности. Как Англия при Карле II училась добру и злу у Франции Людовика XIV, так и Франция Людовика XV должна была учиться у Англии 1680–1760 годов. Вольтер также не был единственным средством обмена в этом поколении; Монтескье, Мопертюи, Прево, Бюффон, Рейналь, Морелле, Лаланд, Гельвеций, Руссо также приехали в Англию; а те, кто не приехал, выучили достаточно английского, чтобы стать носителями английских идей. Позже Вольтер подвел итог долгу в письме к Гельветию:
Мы позаимствовали у англичан аннуитеты… фонды для утопления, строительство и маневрирование кораблей, законы тяготения… семь основных цветов и прививки. Незаметно для себя мы переняли у них благородную свободу мысли и глубокое презрение к мелким пустякам школ».92
Тем не менее он тосковал по Франции. Англия была элем, а Франция — вином. Он неоднократно просил разрешения вернуться. Очевидно, оно было дано при мягком условии, что он будет избегать Парижа в течение сорока дней. Мы не знаем, когда он покинул Англию; вероятно, осенью 1728 года. В марте 1729 года он был в Сен-Жермен-ан-Ле; 9 апреля он был в Париже, наказанный, но несокрушимый, горящий идеями и жаждущий преобразить мир.
I. В Германии он подписывался Генделем, в Италии и Англии — Хенделем.41
КНИГА II. ФРАНЦИЯ 1723–56
ГЛАВА VII. Народ и государство
Франция, в которую Вольтер вернулся в 1728 году, насчитывала около девятнадцати миллионов жителей, разделенных на три сословия: духовенство, дворянство и «третье сословие» (все остальные). Чтобы понять суть Революции, мы должны внимательно рассмотреть каждое «государство».
I. БЛАГОРОДСТВО
Территориальные сеньоры, получившие свои титулы от принадлежавшей им земли (примерно четвертая часть территории), называли себя la noblesse d'épée, дворянством меча. Их главной обязанностью была организация и руководство обороной своего сеньората, своего региона, своей страны и своего короля. В первой половине XVIII века они возглавляли около восьмидесяти тысяч семей, насчитывавших 400 000 душ.1 Они делились на ревностные сословия. На вершине стояли отпрыски и племянники царствующего короля. Ниже располагались пэры Франции: принцы крови (линейные потомки предыдущих королей); семь епископов; пятьдесят герцогов. Затем шли младшие герцоги, потом маркизы, потом графы, виконты, бароны, шевалье… Различные церемониальные привилегии отличали эти сословия; так, возникали трагические споры о праве идти под зонтиками в процессии Корпуса Кристи или сидеть в присутствии короля.
Внутри дворянства меньшинство, прослеживающее свои титулы и владения через многие поколения, называло себя расовым дворянством и свысока смотрело на тех дворян, которые были обязаны своими титулами облагораживанию недавних предков или самих себя при Людовике XIII или Людовике XIV. Некоторые из этих новых титулов были даны в награду за заслуги перед государством в войне, управлении или финансах; некоторые были проданы за шесть тысяч ливров покойным нуждающимся Grand Monarque; таким образом, по словам Вольтера, «огромное количество граждан — банкиров, хирургов, купцов, клерков и слуг принцев — получили патенты на дворянство».2 Некоторые государственные должности, такие как канцлер или верховный судья, автоматически облагораживали их обладателей. При Людовике XV любой простолюдин мог добиться дворянства, купив за 120 000 ливров назначение на должность государственного секретаря; при Людовике XVI таких мнимых секретарей было девятьсот. Или же можно было приобрести титул, купив дворянское поместье. К 1789 году, вероятно, девяносто пять процентов всех дворян были выходцами из среднего класса.3
Большинство из них достигли возвышения, изучая право и становясь судебными или административными магистратами. В это число входили члены тринадцати парлементов, служивших судебными инстанциями в крупных городах Франции. Поскольку магистрату разрешалось передавать свой пост сыну, формировалась новая наследственная аристократия — дворянство мантии (la noblesse de robe). В судебной системе, как и в духовенстве, мантия была половиной власти. В своих алых мантиях, массивных манто, рукавах с оборками, напудренных париках и шляпах с плюмажем члены парлементов стояли чуть ниже епископов и территориального дворянства. Но по мере того как некоторые магистраты за счет своих судебных издержек становились богаче большинства родовитых землевладельцев, барьеры между дворянским сословием и дворянством мантии рушились, и к 1789 году произошло почти полное слияние этих двух сословий. Образовавшийся таким образом класс был настолько многочисленным и могущественным, что король не осмеливался ему противостоять, и только жакерии Революции смогли отменить его дорогостоящие привилегии.
Многие из старых дворян обеднели из-за небрежного или нерадивого управления своими владениями, или из-за непрогрессивных методов ведения сельского хозяйства, или из-за истощения почвы, или из-за обесценивания валюты, в которой они получали арендную плату или феодальные повинности; а поскольку дворяне не должны были заниматься коммерцией или промышленностью, рост мануфактур