Спросили арендатора — Мормуль важно шагнул вперед, засунув большой палец в карман жилета, выпятив грудь, на которой блестела цепочка от часов. Спросили, кто охраняет сад.

Щенсный прекратил сортировку:

— Я.

— Что скажете о событиях в деревне?

— Бог его знает… Меня не было в тот день.

— Где вы были?

— Во Влоцлавеке. Отвозил товар. Вчера только вернулся и узнал.

— Вчера? — с подозрением переспросил велосипедист.

— Да. Не верите? У меня даже квитанция где-то есть. — Он начал рыться в карманах: — И куда я ее сунул? Не потерялась бы… — наконец нашел: — Вот, пожалуйста. — И показал багажную квитанцию Влоцлавецкой пристани о принятии десяти ящиков с яблоками для купца Корбаля, с датой 25 сентября.

— Все в порядке. Давайте пройдемся.

Мормуль испугался, что у него заберут Щенсного в самый разгар сбора.

— Но, господа, это мой родственник, я за него ручаюсь.

— Плевать я хотел на ваше поручительство!

Штатский собирался подробнее объяснить свое отношение к Мормулеву поручительству, но полицейский из Пшиленка что-то шепнул ему на ухо. Он знал Мормуля, который шел на выборы вместе со старостой и отвалил на нужды полиции двадцать злотых.

— Ведь я у него этого родственника не забираю, — ответил штатский. — Только приглашаю прогуляться. Если он хочет, пусть тоже идет с нами.

Щенсный крикнул ребятам, чтобы продолжали работать, и отправился сопровождать «гостей». После осмотра склада прошли в комнату.

— Кто здесь живет?

— Я с парнишкой.

Действительно, они увидели только две постели (Владека была свернута).

— А мешки зачем тут висят?

— Сестра приезжала и отгородила себе уголок. Так и осталось.

Он не помнил, спрятала ли Магда свое белье после последней постирушки. Вдруг заметят чулки или трусы? Но к счастью, висело только полотенце (она, как обычно, предусмотрительно все унесла с собой в Фордонок).

Тип в прорезиненном плаще небрежным движением откинул одеяло и подушку, засунул руку в солому. У Щенсного мороз пошел по коже, ведь если он отодвинет постель, то увидит прорубленное в стене отверстие. Трудно будет объяснить, зачем оно, начнут рыскать — Магде придется сматываться на тот берег, но как ее предупредить?

Однако штатский зевнул и встал посредине, как легавый пес, окидывая взглядом всю комнату. Щенсный почесал затылок:

— Может, вещи показать? — В этих словах было уже спокойствие и презрение.

— Да что я там увижу?.. Пошли.

Обойдя весь сад, они оказались в гуще лип и каштанов, сквозь которые обгорелым кирпичом просвечивали остатки усадебных стен и белая, высоченная колонна.

— Здесь чьи-то следы. Зачем вы сюда ходите?

— За нуждой, пан начальник. Иной раз тут присядешь.

— Присядешь… — буркнул штатский и, достав фонарик, опасливо полез вниз по камням, которыми Щенсный закидал лестницу после Сташековой работы.

В духоте и мраке они двигались гуськом по заплесневелым коридорам, все ближе к стене, которой Сташек отрезал Фордонок. Щенсный снова почесал затылок — вдруг они заметят свежую кладку, вдруг велят сломать стену? Юлиан попадет к ним в руки, но Магда, наверное, успеет выскочить в окно.

Тусклый глазок фонарика скользнул по стене и повел их блуждающим огоньком дальше, к выходу.

— Знаете, кого мы ищем? — спросил прорезиненный, отряхиваясь от грязи. — Этого раненого вожака… Он, наверное, где-то недалеко. Вам ничего о нем не известно? Часто ведь случается услышать, что люди говорят.

Щенсный потупился, глядя под ноги, буркнул:

— Да, в общем, говорят!

Все трое обступили его, Мормуль прикрикнул:

— Ты не крути! Выкладывай, что знаешь, тут дело государственное!

— Знаю, что государственное. Вы этим живете, премию получите, а я? Мне бы хоть на четвертинку…

Полицейский хмыкнул:

— Вот это я понимаю.

Шпик достал из кошелька один злотый.

— Ладно, ну так что?

Щенсный, взглянув на монету, буркнул с обидой:

— Злотый и десять грошей стоит.

Они рассмеялись:

— Гляди, какой точный! С белой головкой ему подавай!

Шпик прибавил полтинник.

— Если скажешь. — Он уже говорил ему «ты», звеня монетами на ладони. — Будет тебе четвертинка с закуской. Ну?

— Но я, пан начальник, не уверен, может, ошибаюсь. Когда я из Влоцлавека возвращался, рядом с нами остановилась «Чайка», прямо впритык, борт к борту. И там на скамейке сидел один, весь съежился, голова опущена, воздух ловит, как рыба. Я думал, ревматик. В Цехоцинек[37] едет. Потому что «Чайка» ходит только до Цехоцинека.

— Как он выглядел? Молодой, толстощекий?

— Нет, не такой уж молодой, лицо бледное… Я бы его не запомнил, но тот, что его сопровождал, подошел к другому, возле моего борта, самое большое в двух метрах от меня, и говорит: «Дело дрянь, бинты сползли»… И еще какое-то странное слово добавил.

— Какое слово? — встрепенулся прорезиненный, доставая блокнот.

— Совсем, говорит, расклеился наш пикник.

— Пик-ник, — обрадовался тот и обратился к полицейскому: — Вот мы и кличку узнали.

И к Щенсному:

— Держи деньги. Захочешь еще получить, приходи в участок, только не с пустыми руками.

Он пошел с полицейским к велосипеду, Мормуль за ними, а Щенсный вернулся к прерванной работе и продолжал сортировать фрукты даже тогда, когда непрошеные гости исчезли на жекутской дороге. Глаза у него злорадно блестели: пусть ищут Сташека в Цехоцинеке! Еще и не сразу спохватятся, потому что на «Чайке» действительно ехал больной пассажир, капитан подтвердит… «Я думал, эти гады все-таки чуточку умнее!»

Только позднее, когда все ушли обедать, он пробрался украдкой к окошку Фордонека, постучал в решетку.

— Вот тебе харч. Все холодное, некогда было готовить.

— Неважно.

— Важно. Выпей пахты, это тебя взбодрит.

Главное, чтобы она подкрепилась, — сейчас он думал только об этом.

— Расскажи же наконец, что было?

— А ничего. Внесли деньги на МОПР и уехали в Цехоцинек.

Он рассказал всю историю.

— Ну, Щенсный, — смеялась Магда из-за решетки, — ты, однако, не лишен юмора!

— От тебя заразился, должно быть. Известно: с кем поведешься, от того и наберешься… Не зря мы трудились, Магда, все себя оправдало! Если б не стенка, сегодня влипли бы, как пить дать. Но все равно тебе здесь больше нельзя оставаться. Ночью надо уехать. Успеешь?

— Успею. Еще шесть-семь часов, и конец!

Щенсный, успокоенный, вернулся к яблокам. Вскоре собрались остальные и работали дотемна, а потом уже только втроем, Щенсный с Мормулем и Владеком, допоздна упаковывали яблоки и груши в ящики, перекладывая сеном. Мормуль остался у них ночевать.

— Ложитесь на мою постель, — сказал Щенсный. — Я пойду поразвлечься.

— Конечно, уже руки чешутся истратить деньги, которые тебе, можно сказать, даром достались, — отчитывал его Мормуль. — Вместо того чтобы складывать грош к грошу, тебе все надо истратить. Нищим был, нищим и останешься!

Наутро он никак не