Шрифт:
Закладка:
Я заговорил первым.
– Мне казалось, Колоту не нравятся перемены в нашей жизни. Или то, что я сошелся с людьми.
Недалья сдержала смешок и потянулась сорвать былинку. Ее могучее тело не вписывалось в гармонию окружающего пейзажа. Кости, вплетенные в косы, загремели на ветру, как колокольчики из сухого бамбука.
– На самом деле на твоем месте он поступил бы точно так же. Колот в жизни не признается, но перемены ему по душе. Всем по душе. Трем и Сиэмени в тот раз не поддакивали ему, а просто хотели разрядить обстановку.
– А ты что думаешь?
Она пожала плечами.
– Учиться кроить, штопать, готовить, а не сражаться – это, конечно, унизительно… но в лагере и вправду не было еще так свободно. Посмотри, где мы сидим! Снаружи стен и не трясемся, что голову отрубят. Да, стены – вот они, но это совсем не важно. – Недалья вдыхала летний воздух, что окружал нас. Впивала жизнь.
Я рад, очень рад, что своими действиями ничего не испортил. С плеч упал груз, о котором я и не подозревал.
– Тогда на что Колот взъелся?
Недалья смочила губы. Блеснули кончики ее клыков.
– Помнишь, когда спас детей, как тебя встретили?
Я кивнул.
– И что кричали?
– Баатар.
Теперь кивнула она.
– Колот отравлен завистью. Злобной и гнойной. А сам себя убедил, что тебя презирает якобы за связь с людьми. На самом деле ему просто тошно, что ты стал воином первее. – Она помялась. Как будто стыдливо. – Мы все, пожалуй, завидуем. Но он – сильнее.
– Почему?
– А сам не понимаешь? – хмыкнула она. – Колот – сын вождя. От него многого ждут. – Недалья замолкла, подбирая слова. – Представь, что ты сын великого акара. За твоим отцом сила и слава.
– Как за Мукто?
Она посмотрела на меня и кивнула.
– Только представь, что он как будто здесь и его все уважают. Надежный и сильный вождь. Кого ни встретишь, все говорят, какое у тебя большое будущее и каким ты вырос грозным воителем.
Пока что все ясно. Я кивнул.
– И вдруг случается твоему соплеменнику заслужить звание воина раньше тебя…
– Вдобавок самому хилому.
Она отвела глаза.
– Я этого не говорила.
– Да ничего. Это правда. Раньше я мялся, стыдился, что на вашем фоне почти не расту. Думал, со мной что-то не так… – Договорить едва нашлось сил: – И поэтому тогда от тебя сбежал.
Недалья сжала мне плечо. Ее понимающий взгляд даровал утешение.
– Знаю. И тогда знала. Прости. Мы оба ранили друг друга.
На том тему и замяли.
– Ты почему-то считаешь себя хуже нас. Меня, Колота, Трема, Сиэмени. Почему же? Мы ничего не помним о мире за стенами, а ты уже столько повидал, столько всего сделал для лагеря… Колот пытался сжиться с переменами, но злоба год за годом его разъедала. К тому же ты так вырос в общих глазах, что едва не затмеваешь вождя. Колот с таким не смирится.
На ум пришла задумка Эрефиэля. Если дело выгорит, Колот наверняка получит заветный титул.
– Я долго из него это выуживала. По кусочку, по крупинке. Колот молчун, сам знаешь.
– Что ж, спасибо. Надеюсь, не ссоритесь из-за этого?
Недалья помолчала.
– Мы вообще-то разошлись.
Сами слова и то, как они сказаны, доставили мне такую сладостную боль, что сердце затрепетало. Старые мозоли тут же отпали, сгинули, как булыжник в море.
– Что? – Я уставился на нее с надеждой и недоумением. Сердце колотилось.
– Хрома, не пялься на меня так.
Я сконфуженно отвернулся.
– Поначалу мне нравилось с Колотом. Но перед вашим боем он через меня пытался тебя задеть. – Она помотала головой. – Это подло. Вскоре между нами все было кончено.
– Почему ты ничего не сказала?
– Когда? – усмехнулась она. – Ты же давно держишься сам по себе.
Я понурил голову.
– И правда.
Недалья со вздохом продолжила:
– Хватит с меня пока страсти и огня. Хочу побыть немного в одиночестве, разобраться в себе. – Она повернулась ко мне с улыбкой, какой я не видел много лет. Улыбкой той юной, столь милой мне акарши. – Не всем же нам быть как Хрома.
И на этих словах она ушла.
* * *
Спустя четыре ночи и четыре заработанных медяка я возвращался в лагерь на повозке. От солнца осталась только полоска света на горизонте. Я жевал солонину, заготовленную на особенный день.
Сегодня на стройке я работал в обществе Трема – тот без конца ворчал о том, как Сиэмени требует от него все больше и больше. Отчасти он потому и вызвался на стройку, возводить фортификации, чтобы сбежать от нее.
И все же иметь возможность о таком посетовать уже дорогого стоит.
На входе в лагерь я подметил, как стражники глазеют на меня с каким-то странным вниманием. Лишь у своего шатра я понял, в чем дело. Джаспер вернулся.
Вместо солдатской формы на нем была простая линялая рубаха с жилетом и бурые штаны. Он о чем-то препирался с мамой.
– В чем дело? – начал я, надвигаясь на него.
Джаспер повернулся. Тут я и учуял от него зловонный хмельной дух и услышал знакомый плеск бутылки у него в руке.
– Гля-ка… Явилс’! Иди с‑сюда, драг’ценн’й наш! – подмахнул он вялой рукой, еле ворочая языком и шатаясь.
– Джаспер, тебе лучше уйти.
– Н‑дэ? Я‑т’ теперь ну аккурат один ’з вас! – заявил стражник с блаженной улыбкой, раскачиваясь всем туловищем взад-вперед, как на ходулях.
– Тебе здесь не рады.
Джаспера это явно задело, и он с опущенной головой слабо кивнул.
– Ну и лан! Ты тока знай, что тв’я мать меня пред’ла! Так-то! – На лице вновь нарисовалась та же блаженная улыбка.
– Я не была твоей, чтобы предавать, – возразила мать с непреклонным видом.
– Яж с т’бой па-че-ла-ве-чес-ки!
– Джаспер, убирайся. – Я схватил его за руку, но он вырвался и чуть не завалился.
– Славн’ Хрома, ваш’ мил’сть! Тут как тут, ст’режет мамку-п’тскуху! – Джаспер едва доставал мне до груди. Он двинулся на меня с теперь уже злобной ухмылкой. – К’кие мы важ’ые, как нас люб’т! Ишь, сильн’й, горд’й акар!
– Ты мизинца маминого не стоишь. – Я закипал, но говорил холодно и грозно. Джаспер же свои гадости выплевывал. Залитая вином ненависть в его глазах была бездонна.
Он диковато усмехнулся.
– Не стою, знащ-щт? Р’сскажу я те про мамку.
– Джаспер, довольно! – резко, но с ноткой мольбы выпалила мама и тревожно подступила. Что-то ее испугало.
– Мамка
