Я чувствовала, как жар мною завладевает, как скопленное напряжение и нахлынувшие чувства просачиваются с потом из кожи. Рука сама по себе набирала скорость, меня всю выгнуло дугой.

Момент экстаза настиг меня вспышкой, захлестнул волной пульсации, что отдавалась во внутренних стенках.

Я была наедине с собой, в своем – только своем – теле. Я толком и не задумывалась, что оно еще при мне. Тело, что чувствует боль, ласку, удовольствие и достигает избавления через невероятное блаженство. Эта столь ясная, но столь мимолетная мысль тут же придала мне сил.

Взмокшая и разгоряченная, я с улыбкой уставила глаза в чистый потолок, переводя дыхание. Жизнь продолжается, значит, и выход найдется. Я бросила взгляд на запертую дверь, отрезавшую путь на волю, и прикинула, как быть.

* * *

Когда дверь отворилась и ко мне вошел любящий, заботливый Джеремия, я разыграла спектакль. Строго говоря, мне так не хватало любви, что изобразить признательную и послушную сестру оказалось нетрудно. Рыдая в любезно подставленное плечо брата, который гладил меня по спине, я нарочно напоминала себе, что это все фальшь. Теперь почему-то верилось проще.

Слухи чумой расползлись по городу, и к нашему порогу потянулись вереницы сочувствующих с подарками и утешениями. Отец ворчал из-за этих проявлений жалости. Якобы все смотрят на нас свысока.

Мать же, наоборот, с радостью вскрывала свертки со всякой всячиной, от горячих пирогов до щедрой сахарной головы.

– Сахар? – недоумевал отец, пренебрежительно поведя усами. – От Горандезов, надо полагать. Точно от них! Горандез мнит себя лучше всех, раз производит кареты для вельмож. Тьфу! Из-за таких кровопийцы и стоят у власти.

Мать как будто и не слышала отцовского брюзжания, в приступе жадного, ненасытного азарта разворачивая сверток за свертком. На очередном ее пухлые щеки промялись ямочками от улыбки, а глаза утонули где-то под надвинутыми жирными бровями.

– Фрэнк! Ты смотри! – Она достала на свет золотую подставку в виде весов, держащую вместо чаш бронзовое и серебряное яйцо. – Солонка и перечница!

Я с убедительной подавленной миной наблюдала за всем действом с того конца обеденного стола. Торопиться некуда – я изучала обстановку, ела за двоих и втайне упражнялась в своей комнате.

Труднее веса и силы физической было нарастить утраченную духовную. Как бы я ни прозрела после той вспышки страсти, от запала и вдохновения преступно быстро осталась одна шелуха. И все же я не сдавалась, шаг за шагом наверстывая свое. Ни семье, ни даже мне самой уже не задушить этот порыв.

– Ах, Нора! Чуть не забыла! – Мать повернулась ко мне с восторженным блеском в глазах.

Я состроила кроткую улыбку.

– У меня же для тебя подарок! – Она вскочила и подбежала в угол комнаты; платье – по обыкновению пышное – колыхалось при каждом шаге.

Вид коробки, которую мать выудила на свет, признаться, заинтриговал. Она откинула крышку и достала скромного вида платье темно-синего, даже почти черного цвета. Аккуратный воротник застегивался на три пуговицы одного тона с тканью, а длинные рукава кончались оборками. Юбка была объемная и воздушная, но, конечно, не чета плиссированной материнской. В общем и целом весьма милый наряд.

– Примерь!

Внутренне я стонала, а внешне – давила улыбку. Поднявшись, я с уже привычной легкостью проскакала к матери и взяла платье.

Что-то с ним не так.

– Странно… – нахмурилась я.

– Просто примерь! – восхищенно пропела мать, подавив смешок.

* * *

Временами казалось, что родители нарочно ищут способы меня побольнее унизить – вот как сейчас. Я вышла из кухни и переоделась. Единственными зрителями были только символы ока Осулара на стенах.

При виде меня в платье мать, едва не хлопая, тоненько пропищала:

– Какая красота!

– Да, тебе и вправду очень идет, – согласился отец.

Они нарочно умолчали, что снизу к одному рукаву, вдобавок заполненному, пришита накладная кисть, чтобы на первый взгляд казалось, будто обе руки при мне

– Гораздо, гораздо лучше. – Он задумчиво взялся за подбородок. – А если еще обойтись без костыля…

Я проглотила язык. Мать, по-видимому, решила, что от восхищения.

– Понимаю-понимаю! Дивное, правда?

Я наклеила на лицо улыбку, только теперь отдавая себе отчет, как трудно мне придется.

– Да. Дивное, – солгала я.

– Какое счастье! Мы ведь еще заказали. – Она поднесла мне на руке целую кипу платьев. – Идем примерим!

Я сдержалась, чтобы не закатить глаза, и кивнула.

– Конечно, мама.

Глава пятьдесят вторая

Хрома

Почему акары попросили убежища? Судя по рапортам, если на них надавить, многие признаются, что в их рядах случился раскол. Однако положение кое-чем осложнено. Акары – воители. Чем можно довести воителя до такого умопомрачения, что он переметнется к врагу? Об этом, по-видимому, они молчат нарочно.

– Заключительный рапорт по вопросу акарских беженцев для главнокомандующего Орсона

Когда я вернулся с работ на стройке, меня поджидала Недалья.

– Здравствуй, Хрома. Можем поговорить? – начала она приветливо, но ее улыбка обнаружила тень сложных переживаний. Мне лучше приготовиться.

Я на миг растерялся, силясь не подать вида, как зачастило сердце.

– Конечно. – Я мягко улыбнулся в ответ.

Мы прошлись к внешним границам лагеря. Кто-то сейчас тоже вышел размять ноги: одни совершали пробежку, другие просто искали укромный уголок, третьи боролись.

Какое-то время мы шли молча. Временами робко набирали воздух, но заговорить не могли – все фразы гибли в зародыше.

– Как вообще дела? – наконец подала голос Недалья. – Говорят, ты сдружился с нефилимом. Эрефиэлем, так?

Я кивнул.

– Он славный. Помогает нам.

– Наверняка не по доброте душевной, – покривилась она. – Не верю я, что за стенами лагеря кто-то печется о нашем народе. Особенно сын Белого Ястреба.

Я хотел было вступиться за Эрефиэля, но вспомнил, что он уготовил мне и всему лагерю.

– Дай ему шанс, – просто пожал я плечами. – Эрефиэль тебя еще удивит.

Она заинтригованно улыбнулась.

– Может, и так.

– Так о чем ты хотела поговорить?

И вправду, о чем? Между нами столько невысказанного… Взять хоть бы то, что мои чувства к Недалье ослабели, но не угасли насовсем. Или что ее любовник все еще точит на меня зуб.

– Мы хотели сегодня собраться. Придешь?

Я заколебался.

– Прости, дела. Забот еще полным-полно.

– Ты из-за Колота? – вздохнула Недалья. Казалось, даже слегка пристыженно.

И с чего я взял, что об этом можно просто не говорить? Я отвел глаза и вместо ответа смог только кивнуть.

– Об этом я и хотела поговорить.

Я повернулся к ней. Усевшись на плоском