Пожилой жрец едва заметно поклонился. Без особого почтения. Возможно, эта девочка умнее, чем он думал, но в любом случае она незаконнорожденная и никогда не сможет править Египтом.

Вместе с почтенным царским советником Клеопатра проследовала обратно на корабль фараона. Она так глубоко погрузилась в себя, что Потин наклонился и спросил ее на ухо:

– Тебе понравился колодец Собека?

Она не проронила ни слова, лишь дважды кивнула.

Вскоре они добрались до корабля, и Клеопатра вместе с ожидавшим ее Птолемеем Двенадцатым взошла на борт.

– Плывем обратно в Александрию, – объявил отец и облокотился на ограждение палубы, спокойный, довольный тем, что работы в храме, к удовлетворению жрецов, продвигались успешно. Затем спросил: – Что моя драгоценная царевна узнала сегодня, посетив храм Гора и Собека в городе Нубте?

– Что жрецы обманывают народ, – ответила девочка.

С лица фараона исчезла улыбка. Он украдкой огляделся: Потин и другие советники стояли в отдалении и ничего не услышали. Потин присел на корточки, положил руки на плечи дочери и пристально посмотрел ей в глаза:

– Никогда больше не говори этого, Клеопатра. Думай что угодно, но никогда не произноси этого вслух, ни во дворце, ни при советниках и жрецах. Ты поняла меня?

Впервые в жизни Клеопатре почудился страх в глазах отца. Она трижды кивнула.

Фараон выпрямился и оперся на ограждение, а девочка вновь устремила взгляд на зеленоватые воды Нила, словно хотела вобрать их своими большими темными глазами.

LXVI

Суд Катона: Quaestio de sicariis

Рим

64 г. до н. э.

Катон не вошел, а ворвался в политику.

На Форуме о чем только не судачили. Ходили слухи о возможном захвате Римом Египта, но Птолемей Двенадцатый вовремя подкупил цензора Катула и других оптиматов, и те выступили против этого судьбоносного шага. Говорили и о непрекращающемся противостоянии между другим цензором, Крассом, и самим Катулом: первый, поддерживаемый среди прочих Цезарем, хотел распространить римское гражданство на жителей Цизальпийской Галлии, второй же этому противился. Противоречия между цензорами достигли такой остроты, что прийти к соглашению или хотя бы провести новую перепись граждан было невозможно. Решено было отложить все это до лучших времен.

Однако вторжение Катона в Сенат вызвало новые споры, которые вскоре заставили забыть о противостоянии между цензорами текущего года и заслонили вопрос о том, нападать или не нападать на далекий Египет. Сначала Катон поддерживал оптиматов, но требовал от них и в целом от сенаторов более строгого и нравственного поведения, нежели то, которое было свойственно их предшественникам. Противостояние Суллы и Мария помогало, по его мнению, поддерживать в Риме уважение к вышестоящим и общественный порядок; при этом он выступал против разнузданности победителей, которые использовали победу Суллы для собственного обогащения, убивая поверженных популяров и обвиняя их во всех бедах и несчастьях, чтобы после казни присвоить их деньги, земли и имущество в соответствии с печально известными постановлениями Суллы.

На этих бесчестных людей Катон и обрушился со всей силой. Речь шла о нравственности, и он был полон решимости достичь своих целей. Он создал quaestio of sicariis, суд по делам об убийствах, чтобы бесчестные оптиматы так или иначе расплатились за свои преступления. Он готовился нанести негодяям удар по самому чувствительному месту: по их кошелькам. Он предложил подать иски против тех, кто убивал или способствовал убийствам невинных граждан с целью присвоить их имущество, и внес в Сенат закон, согласно которому осужденный за эти преступления уплачивал государству сорок восемь тысяч сестерциев за каждого убитого. В городе, где человеческая жизнь не слишком ценилась, это было суровым наказанием для многих, кто сознавал свою вину.

Но Катон столкнулся с неожиданной трудностью: в те годы ради денег убивали так часто, что для затеянных им разбирательств попросту не хватало судей.

Преторы не могли взять на себя лишнюю работу.

Тогда Катон обратился к эдилам. Но их тоже не хватало.

Требовалось еще несколько судей, и он добавил преторов предыдущих лет.

Но и этого было недостаточно.

Пришлось включить в состав судов эдилов прошлых лет.

Так Катону удалось назначить судей, но среди эдилов прошлых лет был и Юлий Цезарь.

Строгий Катон, для которого все вокруг делилось на черное и белое, внезапно засомневался.

Дом Катона, срединная часть Рима

На ужине было полно гостей: кроме хозяина, его жены Ацилии и сводной сестры Сервилии, присутствовали Цицерон и его жена Теренция, недавно вышедший в отставку цензор Катул, уже совсем старый Метелл Пий, а также их дети. В углу атриума скромно возлежал Гай Юлий Цезарь, чувствовавший, что его присутствие не просто неуместно, но выглядит вызывающим. В последние годы он делал все возможное, чтобы заслужить доверие этих наиболее видных сенаторов-оптиматов. Он не собирался стать одним из них – это казалось ему невозможным, – но, по крайней мере, они перестали бы препятствовать его восхождению по лестнице должностей. Однако, несмотря на брак с внучкой Суллы, он по-прежнему ловил недоверчивые взгляды Метелла, Цицерона и самого Катона. Почему же его пригласили на ужин? Внезапно внимание Цезаря привлекло кое-что – точнее, кое-кто: Сервилия.

Скорее всего, она была его ровесницей, тридцати пяти лет или около того, и, несмотря на неоднократные роды, отличалась редкостной статью. Но Цезарь, помимо телосложения, отметил живость ее взгляда: Сервилия наблюдала за всеми и за каждым, и в глазах ее светился острейший ум. Казалось, она понимала гораздо больше, чем изрекали собравшиеся, и была способна читать или, по крайней мере, угадывать их мысли. Свойственное ей сочетание таинственности и изящества очаровало Цезаря с первого взгляда.

На противоположном конце атриума Цицерон подошел к Катону и тихо спросил:

– Ты уже сделал предложение?

– Еще нет, – ответил хозяин. Он встал со своего ложа, неспешно зашагал по атриуму, приветствуя то одних, то других, подошел к Цезарю и опустился на соседнее ложе, которое умышленно оставили незанятым. – Спасибо, что принял приглашение посетить мой скромный дом, – приветливо начал он.

Цезарь успел осмотреть жилище Катона. Лишенное чрезмерной роскоши, оно, однако, не было скромным, отличаясь изысканным убранством – от тканей до искусно выписанных фресок. Посреди атриума располагались большая мозаика и несколько статуй – по всей видимости, весьма дорогостоящих. Однако излишеств не наблюдалось.

В ответ он поблагодарил хозяина. Они уже поприветствовали друг друга, когда Цезарь вошел в дом.

– Полагаю, ты задаешься вопросом, почему я пригласил тебя сегодня на ужин, – продолжил Катон и, не дожидаясь ответа, перешел к делу: – Мне нужны те, кто будет заседать в новом суде. Твоя семья сильно пострадала из-за проскрипций Суллы, и по большому счету несправедливо.