Но, похоже, сила притяжения Елизаветы все еще действовала на него лично. Во время торжества в канун праздника Крещения 1594 года Елизавета восседала на высоком троне в богатейшем одеянии. По словам одного очевидца, господина Стэндена, она была «такой красивой, какой я никогда раньше ее не видел». Рядом с ней находился Эссекс, «с которым она часто обменивалась репликами в учтивой и благосклонной манере». Уолтер Буршье Деверё, потомок Эссекса, разбиравший архив своих предков в 1850-х годах, относит примерно к этому времени одно из самых интригующих писем Эссекса своей возлюбленной:

Никакие увеселения двора не могут заставить меня позабыть о том, чьим сладостным обществом я наслаждался, как самый счастливый человек в состоянии наивысшего удовлетворения; и, если бы мой конь мог скакать так же быстро, как летят мои мысли, я бы столь же часто услаждал глаза, созерцая сокровище своей любви, как в своем воображении, когда я представляю, как мои желания сбываются и я побеждаю Вашу сопротивляющуюся волю.

Как раньше в случае с Хэттоном, эти туманные фразы намекают (разумеется, намеренно) на сексуальное покорение; как и в случае с Хэттоном, дальше намеков дело не заходило. В книге «Жизнь королевы Елизаветы» (La Vita della Regina Elisabetta) 1682 года итальянский историк Грегорио Лети повествует о целой веренице послов, расхаживавших по приемным покоям Елизаветы и сардонически обсуждавших, чем королева занималась с Эссексом (как и раньше с Лестером) за закрытой дверью. Но, как уже отмечалось, Лети – не самый надежный источник.

В 1595 году, на торжествах по случаю дня вступления Елизаветы на престол, был представлен спектакль: отшельник, солдат и государственный деятель тщетно пытались убедить рыцаря отказаться от своей любви, оставить возлюбленную, «чьи добродетели возвели все его мысли в ранг божественных», и обратиться к молитвам, политике или войне. Излишне говорить, что рыцарь «никогда не принесет в жертву любовь своей возлюбленной. Представление было задумано и поставлено Бэконом. Эссексу же 1595 год принес одни неприятности – и во многом это была его собственная заслуга.

Во-первых, его, хоть и с опозданием, разоблачили как отца внебрачного ребенка, родившегося несколько лет назад у одной из фрейлин королевы, Элизабет Саутвелл. Во-вторых, что было куда серьезнее, он все больше вмешивался в опасные вопросы престолонаследия, поднимать которые, как раздраженно заявила королева, означало повесить ее собственный саван прямо перед ее глазами. Король Шотландии Яков, не достигнув согласия с Елизаветой, обратился к своему «верному и любимому кузену» Эссексу с просьбой разубедить ее во мнении злонамеренных советников, а контакты Энтони Бэкона в Шотландии открыли путь к их дальнейшему опосредованному общению.

Осенью в Англии появилась разоблачающая книга, написанная под псевдонимом Долеман (за которым почти наверняка скрывался английский католический священник, иезуит Роберт Парсонс). Автор «Рассуждения о наследовании английского престола» оценивал претензии каждого возможного претендента на корону, склоняясь, как это, скорее всего, сделал бы католик, в пользу испанской инфанты (дочери Филиппа Испанского; сам же он, как и его английский противник, был потомком Джона Гонта). Книга также призывала Эссекса сыграть роль «делателя королей» (или королев) после смерти Елизаветы. Никто другой «не имеет больше права или власти в решении столь важного дела»[230]. Сам Эссекс пришел в ужас от столь провокационного заявления. Возможно, он был прав, полагая, что целью этого опуса была его дискредитация, и Елизавета была достаточно проницательна, чтобы понять это. И все же семя раздора было посеяно.

Сразу после выхода книги Эссекс удалился в свое поместье на Стрэнде и слег с одним из психосоматических заболеваний, к которым был склонен. Но через некоторое время он вернулся и с новой силой выступил за нападение на Испанию в поддержку французского короля Генриха. Предполагалось, что Филипп готовил новую Армаду, и перед лицом этой угрозы даже Сесилы – как и Рэли, и родственник королевы лорд-адмирал Говард – согласились, что Англии пора взяться за меч[231].

Флот под совместным командованием Эссекса и Говарда отправился в плавание 1 июня 1596 года. Королева приказала уничтожить испанские корабли и захватить сокровища, чтобы пополнить пустую казну Англии. По ее словам, предпринимать попытки создания английской базы на испанской земле было ни в коем случае нельзя. Слова эти тут же вылетели из головы Эссекса, как только он увидел на горизонте очертания Кадиса. Англичанам удалось разгромить стоявший в гавани испанский флот, но испанцы позволили своему командиру поджечь 34 богатых торговых судна – баснословный куш, если бы только его удалось захватить, – и Эссекс вместо этого возглавил сухопутные войска, чтобы захватить контроль над городом. В одном из свидетельств описывается, как он в одиночку карабкался по крепостным стенам. Любопытно, что завоеватели не только выпустили женщин из города, но и позволили им «забрать с собой весь свой гардероб». В конце концов, рыцарство по-прежнему не было для англичан пустым звуком.

Эссекс отправил страстное письмо Тайному совету, умоляя дать ему право удерживать город в качестве военного плацдарма на континенте, в противовес приказу Елизаветы, который он явно считал глупостью слабой женщины. (Однажды он написал своему секретарю Рейнольдсу: «Я уверен, что никогда не буду служить ей иначе, как против ее воли».) Сесилы, конечно, показали его письмо королеве.

За этим последовал приказ: Кадис необходимо сжечь, сровнять с землей и оставить. Эссекс встретил эту новость «горькой и страстной» речью, расценив приказ как личное предательство, тем более что королева отомстила за его неповиновение, объявив о назначении государственным секретарем Роберта Сесила.

И вновь Эссексу удалось «вырвать поражение из пасти победы». Он вернулся в Англию без столь необходимых сокровищ, но с репутацией военного героя, которая, однако, сослужила ему обратную службу в глазах королевы. Она никогда не доверяла военным, которые доминировали там, где она, как женщина, не могла, и Эссекс, казалось, все больше воплощал эту пагубную маскулинность.

Современники Эссекса знали об этом его токсичном качестве. 4 октября 1596 года Фрэнсис Бэкон написал рекомендательное письмо своему покровителю, и хотя, похоже, оно так и не было отправлено, его стоит сравнить с письмом Эдварда Дайера Кристоферу Хэттону, написанным четверть века назад. Бэкон писал, что Эссекс казался королеве «человеком, которым нельзя управлять; он обладает преимуществом в виде [ее] привязанности и знает это; поместьем, не соответствующим его величию; пользуется известностью; проявляет воинствующие наклонности… Не думаю, что может найтись образ более опасный, чем этот, перед лицом любого ныне живущего монарха, тем более дамы, столь осторожной, как Ее Величество». Эссекс был первым фаворитом королевы, снискавшим популярность у