— Это верно. Но я всё-таки опасаюсь. Кроме того, у этой группы мятежников наверняка есть наблюдатели, и если они услышат шум грузовиков, у них будет время сбежать. Такого рода обещания часто давали, а потом не выполняли. В сводке «тридцать погибших» звучит лучше, чем «тридцать сдавшихся». Эту попытку нужно предпринимать в одиночку или не предпринимать вообще. Я — за то, чтобы отказаться от этой идеи. Однако же, пойду и поставлю в известность капитана Буафёраса.

Мерль жестом велел Бистенаву и сержанту Бюселье подойти ближе.

— Вот что, ребята. В пяти километрах отсюда есть кучка домишек. Мы уже проходили через те мешты раньше — прямо сейчас там прячутся одиннадцать феллага из отряда Си Лахсена. Они хотят сдаться, но только одному офицеру в сопровождении пары человек. Уже завтра их там не будет, они боятся, что их уничтожат, и выставили наблюдателей. Если мы подъедем на грузовиках, они удерут. Мой друг Ахмет не очень высокого мнения об этих сведениях и считает, что мы ничего там не найдём.

— Десять против одного, — сказал Ахмет, — что рисковать ради этого не стоит.

— Вы только представьте, как мы трое возвращаемся с нашими одиннадцатью мятежниками — резервисты, обучающие профессиональных парашютистов, как вести войну!

— Это, — сказал Бюселье, — было бы очень здорово.

Волнуясь, Мерль схватил Бистенава за плечи и встряхнул:

— И без единого выстрела, кюре. Мы прыгаем в джип, и если там ничего не будет, вернёмся через час. Ахмет, подождите немного, пока мы уйдём, а потом поставьте в известность капитана Буафёраса.

— Разве вы не собираетесь доложить капитану Эсклавье? — спросил Бистенав, у которого пересохло во рту от дурных предчувствий.

Он не решался открыто протестовать. Бюселье только твердил, что он трус. Мерль приплясывал от нетерпения:

— Эсклавье вместе с Распеги ужинает у полковника Картероля. Когда они выйдут на крыльцо, мы вручим им оружие вместе с нашими одиннадцатью мятежниками, и у Картероля случится удар.

— Поступайте, как хотите, — сказал Ахмет. — Я доложу капитану Буафёрасу через пару часов. Если будете осторожны, ничего опасного не случится, но я почти уверен, что в мештах вы не найдёте ни души.

Ахмет неторопливо зашагал прочь, но по дороге домой, под жёлтым светом уличного фонаря, столкнулся с капитаном Буафёрасом и его китайцем. Капитан дружески помахал ему рукой, а Мин положил руку на револьвер и оставил там.

Китаец произнёс несколько слов на резком наречии, но капитан пожал плечами.

Джип умчался. Иншаллах[163]! Кости брошены, и одному Всевышнему известно какой стороной они выпадут.

На выезде из города лейтенанту Мерлю пришлось вести переговоры с часовым, который не хотел его пропускать, и Бистенав несколько мгновений надеялся, что их безумная экспедиция закончится на этом сторожевом посту перед заграждениями из колючей проволоки.

Мерль объяснил, что у него есть приказ от полковника Распеги связаться с патрулём, который должен прибыть с пленными и что дело чрезвычайно срочное.

На сцене появился сержант.

— Взяли парочку пленных, да?

— Да, одиннадцать.

— Надо признать, господин лейтенант, у вас всё идёт куда лучше, чем у нас.

Он помог часовому убрать заграждение.

Взошла луна, и джип, светя одними подфарниками, начал медленно подниматься по тропе.

— Я собираюсь жениться, — сказал Мерль, ведя машину. — Да-да, на невероятной девушке. Есть сигарета, Бистенав? Зажги её. Спасибо.

— Мы совсем потеряли разум, господин лейтенант.

— Конечно, это ведь так забавно. Послушай, а что насчёт сигареты?

— Надо было нам доложить капитану Эсклавье, — задумчиво сказал Бюселье.

— Послушай, старина, Эсклавье проделывал такое десятки раз, и можешь быть уверен — он никогда никому не докладывал. Ты вправду становишься каким-то служакой. Всё очень просто: есть кучка людей, которые хотят сдаться, а мы собираемся их забрать.

— Ночь на их стороне, господин лейтенант.

— Ночь на стороне того, кто в ней находится, а я в жизни не видел такой ночи, как сегодня. Лунный свет как будто заморозил всё вокруг, точно снег…

— Мешты, господин лейтенант…

Мерль заглушил двигатель.

— Бистенав, ты пойдёшь со мной. Бюселье, ты стой у джипа. Я не думаю, что это ловушка, но если что-нибудь случится, возвращайся и доложи капитану Эсклавье. Если я позову тебя, но только если позову, присоединяйся к нам. Однако всё будет хорошо, я знаю — у меня в кармане есть талисман на удачу. Идём, Бистенав. Мозабит сказал: первая мешта слева и постучать три раза. Странно, что не слышно лая собак.

Час назад собакам перерезали глотки, а трупы бросили в канаву.

Бюселье смотрел, как лейтенант в сопровождении семинариста карабкается на небольшой гребень. Он услышал, как тот постучал в дверь мешты рукояткой револьвера — дверь открылась.

Вдруг темноту разорвала автоматная очередь, близко, всего в нескольких метрах. Бюселье ощутил толчок в плечо и внезапную острую боль. Джип катился вниз по склону, должно быть, он отпустил тормоз — уже не помнил. Он завёл двигатель. Над головой прошли очереди — две, три. Он включил фары. Горячая кровь капала на ладонь, и Бюселье чувствовал, как немеет левая рука. Переключая передачу, он развернул машину.

Всё, что он знал — нужно как можно скорее добраться до лагеря Первой Роты, предупредить капитана Эсклавье и поднять всех на ноги. Если действовать достаточно быстро, лейтенанта и Бистенава ещё можно будет спасти.

Когда он проезжал мимо поста охраны, по нему чуть было не открыли огонь.

— Что случилось? — спросил сержант.

— Быстрее, тут беда… Быстрее, ради Бога… Уберите заграждение. Капитан Эсклавье…

В эту минуту Бюселье потерял сознание. В чувство его привёл стакан воды, выплеснутый в лицо. Он был в лазарете, лежал на носилках. Над ним стоял капитан Эсклавье вместе с Диа, военврачом-негром. Букелье заметил, что руку ему перевязали.

— Быстрее, быстрее…

Он услышал снаружи шум двигателей фургонов джи-эм-си и беготню.

— Рассказывай, — сказал Эсклавье.

Он рассказал.

— Дурни! — с болью воскликнул капитан.

Эсклавье открыл окно и оглушительно заревел:

— Первая рота! Готовьтесь выступать!

— Я хочу с вами, — сказал Бюселье.

— Он может идти, — подтвердил Диа. — Всего лишь мякоть задело. И я тоже иду, потому что мне очень нравился Мерль.

Бюселье внезапно осознал, что все говорят о лейтенанте Мерле так, будто тот уже мёртв. Он хотел закричать, что это неправда, что это не может быть правдой, потому что никто не имел права убивать лейтенанта Мерля.

На гребне холма перед мештами они нашли два распростёртых тела — с перерезанными глотками, вспоротыми животами и засунутыми в рот половыми органами. Фары грузовиков осветили это ужасное