маловажные вещи, действуя на воображение, приобретают в такие решительные минуты существенную важность), украшенные сединами, с длинными белыми бородами, в блестящем и дорогом одеянии, приняв царские регалии – корону, скипетр и державу, – со священными книгами, покойным и величественным шествием пройдя через всю армию, которая с благоговением хранила молчание, вошли во дворец, чтобы помазать на царство императрицу, и сей обряд производил в сердцах, не знаю, какое-то впечатление, которое, казалось, придавало законный вид насилию и обману.

Как скоро совершили над нею помазание, она тотчас переоделась в прежний гвардейский мундир, который взяла у молодого офицера такого же роста. После благоговейных обрядов религии следовал военный туалет, где тонкости щегольства возвышали нарядные прелести, где молодая и прекрасная женщина с очаровательной улыбкою принимала от окружавших ее чиновников шляпу, шпагу и особенно ленту первого в государстве ордена, который сложил с себя муж ее, чтобы вместо него носить всегда прусский.

В сем новом наряде она села верхом у крыльца своего дома и вместе с княгинею Дашковой, также на лошади и в гвардейском мундире, объехала кругом площадь, объявляла войскам, что будто бы хочет быть их генералом, и веселым и надежным своим видом внушала им доверие, которое сама от них принимала.

Полки потянулись из города навстречу императору, а императрица опять взошла во дворец и обедала у окна, выходившего на площадь. Держа стакан в руке, она приветствовала войска, которые отвечали ей продолжительными восклицаниями; потом села опять на лошадь и поехала впереди солдат. Вслед за нею проходили через город хорошо вооруженные люди на добрых лошадях и офицеры отменно учтивые. Шествие сие уподоблялось празднику, который поселял в воображении мысль о благополучии императрицы и ручался за благосостояние народа.

Армия взбунтовалась без малейшего беспорядка; после выхода ее в Петербурге всё оставалось совершенно спокойно.

Необходимо краткое географическое описание для понимания следующих за тем обстоятельств. Нева впадает в море в конце Финского залива и служит ему продолжением. За двенадцать миль до ее устья на нескольких островах, где широкие рукава ее образует прекраснейший вид, за шестьдесят лет построен столичный город Петербург на низком и болотистом месте, но которое по непрочности первых зданий, поспешно возведенных, и от частых пожаров покрылось развалинами более одного метра. Ниже по реке правый берег еще не возделан и покрыт большими лесами; левый же образует холм повсюду одинаковой высоты до самого того места, где оба берега расходятся на необозримое пространство и заключают между собою беспредельное море. На том месте на высоте холма в прелестном положении стоит замок Ораниенбаум, который построил знаменитый Меншиков.

В несчастное для сего любимца время, когда конфисковали его имения, дворец поступил в казну. Это было любимое местопребывание императора в его молодости. Там была построена для учения молодого великого князя маленькая как бы крепость, у которой глубина рва была не более шести футов и потому она неспособна была ни к какой обороне. Для тех же целей хранился там арсенал, не подходящий для вооружения регулярных войск, он был ничем иным, как собранием военных редкостей, включая среди прочего знамена, отбитые у шведов и пруссаков. Император любил особенно сей замок и в нем-то жил он с тремя тысячами собственного своего войска из герцогства Голштинского.

Против него виден простым глазом в самом устье реки на острове город Кронштадт. Дома построены во времена Петра I и, малонаселенные, уже приходят в ветхость. Надежная и спокойная его пристань находится на стороне острова, обращенной к Ораниенбауму, которая весьма укреплена, а укрепления другой стороны не были докончены; но этот рукав реки, самой по себе опасной, сделался непроходимым по причине набросанных туда огромных камней. В пристани этого-то острова находилась под командой самого императора большая часть флота, готовая выступить в Голштинию, хорошо снабженная съестными припасами, амуницией и людьми; а другая под его же командою была в Ревеле, старинном городе, лежащем далее в том же заливе.

По всей длине холма, идущего по берегу реки между Ораниенбаумом и Петербургом, в приятных рощах построены загородные дома русской знати. Среди них находится прекрасный дворец Петергоф, который построил Петр I по возвращении своем из Франции, надеясь вблизи моря сделать подражание водам версальским. Здесь-то и находилась императрица, и пребывание ее, как из сего описания видно, было избрано замечательно точно между Петербургом, где был заговор, Ораниенбаумом, где был двор, и соседним берегом Финляндии, где могла бы она найти себе убежище. Сюда, в Петергоф, император и должен был прибыть в тот самый день, чтобы праздновать день своего ангела святого Петра.

Государь был в совершенной беспечности, и когда уведомили его о признаках заговора и об аресте одного из заговорщиков, он сказал: «Это дурак». Выехав из Ораниенбаума, он весело продолжал путь свой в большой открытой коляске со своей любовницей, прусским послом, вельможами и придворными обоего пола. Умы их, казалось, были оживлены ожиданиями веселого праздника; но в Петергофе, куда он ехал, все находились в отчаянии. Бегство императрицы было очевидно, и тщетно искали ее по садам и рощам. Часовой сказал, что в четыре часа утра он видел двух дам, выходящих из парка. Приезжавшие из Петербурга, не подозревая того, что происходило в казармах при отъезде, не только не привезли никакой новости, но еще клятвенно уверяли, что там не было никакой перемены. Один из этих новоприбывших и еще один из камергеров императрицы отправились пешком по той дороге, по которой надлежало приехать императору. Вскоре встретили они его любимца адъютанта Гудовича, который ехал впереди верхом, и рассудили за благо открыть ему новость о пропаже императрицы. Адъютант быстро повернул назад, остановил карету, – несмотря на то что император кричал: «Что за глупость?» – и, приблизившись, сказал ему что-то на ухо. Император побледнел и сказал: «Пустите меня!» Он остановился ненадолго на дороге и с крайней горячностью расспрашивал адъютанта; потом, приметив поблизости ворота в парк, приказал всем дамам выйти, оставив их среди дороги в удивлении и страхе от такого поступка, причины которого они не понимали, и, сказав им только, чтобы они шли далее по аллеям парка, поспешно сел в карету и погнал с удивительною быстротою. Приехав во дворец, он бросился в комнату императрицы, заглянул под кровать, открыл шкафы, потыкал тростью потолок и панели и, увидев свою любовницу, которая бежала к нему с упомянутыми выше молодыми дамами, закричал ей: «Не говорил ли я, что она способна на всё?!»

Все его придворные, признавая в душе своей роковую истину, хранили глубокое молчание, не доверяя друг другу и боясь еще более