Императрица в неизъяснимом удивлении одевалась и не знала, с чего начать; но тот же самый человек с быстротою молнии проскакал по аллеям парка. «Вот ваша карета!» – сказал он, и императрица, не имея времени одуматься, держась рукою за Екатерину Ивановну, как бы увлеченная, бежала к воротам парка. Она увидела тут карету, которую Орлов отыскал на довольно отдаленной даче, где по старанию княгини Дашковой за два дня пред сим стояла она на всякий случай в готовности, для того ли, что по нетерпению гвардии ожидали действия заговора несколько прежде, или для того, чтобы иметь более средств уберечь императрицу от всякой опасности, содержа подставных лошадей до соседних границ.

Карета отправилась с наемными кучерами, запряженная восьмеркой лошадей, которые в сих странах, будучи татарской породы, бегают с удивительною быстротою.

Екатерина сохраняла такое присутствие духа, что во все время своего пути смеялась со своею горничною какому-то беспорядку в своем одеянии.

Издали усмотрели открытую коляску, которая неслась с удивительною быстротою, и как сия дорога вела к императору, то и смотрели на нее с беспокойством. Но это был Орлов, любовник, который, прискакав навстречу своей любезной и крича «всё готово», пустился обратно вперед с тою же быстротою. Таким образом продолжали путь свой к городу. Орлов один в передней коляске, за ним императрица со своею женщиною, а позади Орлов-солдат с товарищем, который его провожал.

Близ города они встретили Мишеля, француза камердинера, которому императрица оказывала особую милость, храня его тайны и отдавая на воспитание побочных его детей. Он шел к своей должности, с ужасом узнал императрицу между такими проводниками и подумал, что ее везут по приказу императора. Она высунула голову и закричала: «Последуй за мною!» И Мишель с трепещущим сердцем решил, что едет в Сибирь.

Таким-то образом, чтобы деспотически царствовать в обширнейшей в мире империи, прибыла Екатерина в восьмом часу утра, по призыву солдата, с наемными кучерами, руководимая любовником, служанкой и парикмахером.

Надлежало проехать через город, чтобы явиться в казармы, находящиеся с восточной стороны и образующие в этом месте совершенный лагерь. Они приехали прямо к тем двум ротам Измайловского полка, которые уже дали присягу. Солдаты не все выходили из казарм, ибо опасались, чтоб излишнею тревогою не испортить начала. Императрица сошла на дорогу, идущую мимо казарм, и между тем как ее провожатые бежали известить о ее прибытии, она, опираясь на свою горничную, переходила большое пространство, отделяющее казармы от дороги. Ее встретили тридцать человек, выходящих в беспорядке и продолжающих надевать кителя и рубашки. При сем зрелище она удивилась, побледнела, и ужас овладел ею. В ту же минуту, которая представляла ее еще трогательнее, она сказала, что пришла к ним искать своего спасения, что император приказал убить ее с сыном и что убийцы, получив сие повеление, уже отправились. Все единогласно поклялись за нее умереть. Прибежали офицеры, толпа увеличивалась. Она послала за полковым священником и приказала принести распятие. Бледный, трепещущий священник явился с крестом в руке и, не зная сам, что делает, принял от солдат присягу.

Тогда явился граф Разумовский, более преданный ей, нежели императору; с ним приехали: генерал Волконский, племянник того великого канцлера, который был отрешен, между прочим, за особенную преданность свою к сей государыне; граф Шувалов, который в последнее царствование с редким благоразумием пользовался величайшею к нему милостью и которого любили солдаты, вспоминая Елизавету; граф Брюс, премьер-майор гвардии, и граф Строганов, супруга которого вместе с графиней Брюс были с императором, обе знаменитые по своей красоте и обе, как говорили, назначенные к разводу. В сем первом собрании некоторые провозгласили императрицу правительницей. Орлов прибежал к ним, говоря, что «не должно оставлять дело вполовину и подвергаться казни, откладывая его до другого времени», и что первого, кто осмелится упомянуть о регентстве, он заколет из собственных рук. Майор Шепелев, на которого полагались, не явился, и первый приказ, данный императрицей, был такой: «Скажите ему, что я не имею в нем надобности, и чтобы его посадили под арест». Простые офицеры явились к своим местам и командовали к оружию. Замечательно, что из великого числа субалтерных офицеров, давших свое слово, один только, по фамилии Пушкин, по несчастью или по слабости не сдержал его. Императрица объехала кругом казарм и пробежала пешком каждый из трех гвардейских полков – стражу, которая будучи некогда составлена Петром I из иностранцев, охраняла его от мятежников, но потом, умноженная числом русских, уже троекратно располагала регентством и короною.

Идучи от Измайловских казарм к Семеновским, предводительствуемые тем первым полком, который возмутила она только представлением своих опасностей, солдаты кричали, что, идя перед ними, она не без опасности, и составили сами собою батальон-каре. Во всех казармах только два офицера Преображенского полка воспротивились своим солдатам и были арестованы. Проходя мимо полковой тюрьмы, где Пассек-заговорщик содержался, она послала его освободить, и тот, который приготовился перенести все пытки, не открывая тайны, пораженный столь непредвидимою новостью, имел дух не доверять, подозревая в том хитрость, посредством которой по его движениям хотят открыть цель заговора, и не пошел. Когда собрались все три полка, солдаты кричали «ура!», почитали уже всё законченным и просили целовать руку императрицы; тогда она, укротив сей восторг, милостиво представила им, что в сию минуту у них есть другое дело. Орлов бежал к артиллерии, войску многочисленному и опасному, почти все солдаты которого носили медали за кровавые брани против короля Прусского. Он воображал, что звание казначея дает ему столько доверия, что они тотчас возьмутся за оружие, но они отказались повиноваться и ожидали приказ своего генерала.

Им был Вильбуа, французский эмигрант, главнокомандующий артиллерией и инженерами, человек отличной храбрости и редкой честности. Любимый уже несколько лет Екатериной, он надеялся быть таковым и впредь; посредством него даже во время немилости доставила она Орлову место казначейское, столь полезное своим намерениям. Но Орлов, желая, без сомнения, разорвать его связь с императрицею, не включил его в число заговорщиков. Генерал был занят в то время с инженерами, когда один из заговорщиков объявил ему, что императрица, его государыня, приказывает ему явиться к ней в гвардейские караулы. Вильбуа, удивленный таким приказанием, спросил: «Разве император умер?» Посланный, не отвечая ему, повторил те же слова, и Вильбуа, обращаясь к инженерам, сказал: «Всякий человек смертен» – и последовал за адъютантом.

Вильбуа, до сей минуты ласкавший себя