люблю его четкость, выдержку, равновесие. Люблю работать с энергией, выясняя, что с ней можно делать еще. Люблю растущее напряжение заклинаний и почти мучительную сосредоточенность, необходимую, чтобы превратить это напряжение в действие. Люблю практику и теорию, люблю исследовать, экспериментировать с новыми заклятиями, учить других магии. Люблю накладывать заклятия на всевозможные магические предметы, а больше всего люблю при помощи своих талантов менять мир к лучшему, пусть и незначительно.

Эшер… нравилось жечь и взрывать. У нее это получалось. Но она не любила свой талант, который был чудом.

Она любила только то, для чего его использовала.

И потому она оказалась здесь, облеченная колоссальной силой, но неспособная постичь последствия и перемены в мире в результате ее применения, неспособная даже догадаться интуитивно, для чего нужна эта сила. Если обладаешь таким могуществом, надо понимать его на подсознательном уровне, надо впитать в себя Искусство так, чтобы владение им не требовало осознанных усилий.

Вот почему она использовала магию исключительно для того, чтобы уничтожить что-то или спасти свою шкуру от непосредственных последствий собственных поступков. Вот почему ей нечего было противопоставить человеку, который много чего умеет. Вот почему она только атаковала меня, забыв про собственную защиту. Вот почему сказала «да» Падшему ангелу, который теперь накручивает ее эмоции до исступления.

И вот почему она не задумалась о результате высвобождения столь мощной разрушительной энергии хоть и в большом, но замкнутом пространстве.

У Эшер был талант, но не было знаний, опыта и склада ума, чтобы победить профессионала.

– Я боюсь, – сказал я ей. – Боюсь за тебя. Тебе выпал нелегкий путь, Ханна, и мне чертовски жаль, что с тобой это случилось. Прошу, уходи. Пожалуйста.

Ее глаза сузились, лицо покраснело, и она процедила:

– Жалостливый засранец! Засунь свою жалость знаешь куда?..

И, вскрикнув, послала новое копье Адского Огня, вдвое сильнее прежнего.

Я вновь поймал его ураганом, подпитанным Огнем Души, хотя сил на это ушло еще больше. И вновь отправил по спирали в потолок – но на этот раз в одну его точку.

Не успели последние искры Адского Огня врезаться в камень, как я припал на колено, поднял посох и воздвиг самый крепкий щит, на какой был способен, поставив его между мной и Эшер. С моей стороны это была преднамеренная уловка: она психологически не могла ее проигнорировать.

Эшер взвизгнула, ее глаза пылали яростью, на ладонях плясал огонь – она видела перед собой только мишень, ослабевшую, опустившуюся на одно колено, которую можно было разбить вдребезги третьим, завершающим ударом, – но я заметил, как светящиеся глаза Ласкиэли расширились от ужаса и понимания: Падшая сделала собственные выводы, однако опоздала на долю секунды.

Мгновение спустя несколько тонн расплавленного, раскаленного докрасна камня, вырванного из каменной толщи Адским Огнем Эшер, обрушились на нее.

Грохот был ужасающим. Разрушения – катастрофическими. Светящиеся горячие камни сначала отскакивали от моего щита, затем начали скапливаться за ним, давя физически, заставляя пятиться. Каменная масса вынудила меня отступить где-то на двадцать футов, Майкл отчаянно ковылял впереди, пригнувшись, чтобы укрыться за моим щитом.

Через несколько секунд камнепад ослабел, я выдохнул и опустил щит. Я по-прежнему стоял на одном колене, согнувшись, пытаясь отдышаться, вымотанный событиями последних минут. В глазах моих все кружилось. Или все кружилось вокруг меня?

Было душно от пыли, жара и запаха серы. Половину проклятого амфитеатра засыпало камнями. Одна из огромных статуй утопала в них по колено.

А Ханна Эшер и Ласкиэль исчезли.

Последние камни упали и со стуком запрыгали по завалу. Я рассеянно отметил, что у них были неправильные траектории. Сила тяжести здесь оказалась больше, чем в мире смертных. Она была настолько велика, что я мог закрыть глаза и больше не подниматься.

– Гарри, – выдохнул Майкл.

– Мне жаль, Ханна, – услышал я собственный шепот. – Мне жаль.

Майкл положил руку мне на плечо.

– Гарри? Ты в порядке?

Я помотал головой и слабо махнул в сторону каменного завала.

– Адские погремушки, Майкл. Это было не сражение. Это было убийство. Она не была чудовищем. Просто ошиблась. Пустила внутрь эту тварь, и та… просто дергала за ниточки. Управляла ею.

– Именно этим они и занимаются, – тихо ответил Майкл.

– Я вполне мог быть на ее месте… Гарри Дрезден жив лишь милостью Божьей.

Хромая, Майкл обошел меня, легонько шлепнул по щеке и сказал:

– На это нет времени. Подумаешь об этом позже. Потом поговорим о ней. Вставай.

Пощечина не была болезненной, но застала меня врасплох, и я тряхнул головой. Усталость от использования большого количества силы постепенно отступала, и я сбросил сопровождавшую ее летаргию. Колючий, мерзостный холод подкрадывался.

– Гарри, – позвал Майкл, – ты со мной?

– Голова болит, – пробормотал я. И понял, что это означает. Сережка Мэб пылала в моем ухе, словно крошечная ледяная звездочка, а в висках все равно стучало.

Мое время было на исходе. И если я не смогу вывести товарищей к первым вратам и открыть путь в Чикаго, у всех остальных его тоже оставалось немного. Я уперся посохом в пол и поднялся на ноги. Я чувствовал себя дряхлым, грузным и усталым – но это не должно было мне помешать.

Картинка пришла в фокус, я вытер с глаз что-то горячее и влажное.

– Ладно, – сказал я. – Давай заберем Грея и валим отсюда.

В этот момент нечто размытое, костлявое, с огромными крыльями, как у летучей мыши, возникло по другую сторону амфитеатра и полетело к нам. Одно крыло обвисло, создание перевернулось, рухнуло и запрыгало по мраморному полу. Перекатилось несколько раз, а когда замерло, я увидел оглушенного Грея. Всю нижнюю половину его лица, ладони и предплечья покрывала алая кровь.

– Майкл, – произнес я.

Мы подошли к Грею, вместе подняли его на ноги и захромали к выходу из сокровищницы, обойдя раскаленный каменный завал.

– Что случилось, Грей? – спросил я.

– Он вовремя сообразил принять прежний облик, – ответил он. – Мои челюсти соскользнули. Но что-то попало ему в глаза, и я высвободился прежде, чем он успел меня схватить.

Позади раздался яростный вопль геносквы и грохот падающей колонны. Снова вопль, полный боли, но уже не такой силы: геносква вновь принял демоническое обличье Урсиэля и встал на задние лапы. Его голова возвышалась над землей почти на двадцать футов, и хотя мы преодолели большую часть ступенек амфитеатра, пылающие глазищи Урсиэля и кровавые изуродованные глазницы геносквы оказались вровень с моим лицом. Медведь-демон распахнул пасть и зарычал.

– Похоже, он чем-то недоволен, – сказал я.

– Очень на это надеюсь, – откликнулся Грей, несколько неразборчиво. Он едва держался на ногах, его глаза по-прежнему были мутными. – Скоро приду в норму.

Урсиэль опустился на