последнее время он был в каком-то постоянном беспокойстве. Стэнли был странный субъект. Судя по всему, совершенно заурядный; весь его умственный багаж состоял из штампов, ко всему он подходил с готовой трафаретной меркой; и вкусы у него были самые заурядные: он любил играть в бридж и гольф, любил почитать хороший детективный роман или рассказ, в котором все вертелось вокруг спрятанных сокровищ; он верил, что один британец стоит пяти любых иностранцев; в мирное время он не пропускал ни одной автомобильной выставки. Он был скучный человек; он постоянно повторял одни и те же анекдоты, он мог часами рассказывать, как в последний год его учения в Сент-Бидском колледже «первые пятнадцать взял Гиггльсвик». Но сквозь все это чувствовалась какая-то тоскливая неудовлетворенность, подсознательный «комплекс бегства от жизни». Он иногда приезжал на завод в понедельник утром с утомленно опущенными углами губ и всем своим видом как бы говорил: «О господи, до каких же пор это будет продолжаться?»

Предприятие его процветало. И вначале он был в ажиотаже. Он хотел «делать деньги», и было «чертовски приятно» наблюдать, как растут барыши, доходя до тысячи фунтов в неделю. Но теперь Стэнли находил, что «деньги еще не все». Его недовольство усилилось, когда был создан отдел военного снабжения. Завод Миллингтона был взят на учет, он стал теперь субпоставщиком новых военных мастерских для начинки снарядов. С ролью пионера было кончено: все было введено в законные, раз навсегда предусмотренные нормы. У Стэнли было уже меньше работы, наступило нечто вроде затишья. И хотя прежде Стэнли ворчливо жаловался, что ему не дают передышки, он был недоволен, когда эта передышка наступила.

Он начал хандрить. В особенности его расстраивали военные оркестры. Всякий раз, когда по улице проходила военная часть под звуки «Типерери» или «Прощай», на щеках Стэнли выступал слабый румянец, глаза загорались, спина выпрямлялась. Но отряд скрывался из виду, музыка затихала, от топота марширующих людей оставалось лишь эхо в его сердце – и Стэнли вздыхал, снова весь как-то обмякнув. Волновали его и плакаты. Ерроу с готовностью отозвался на призыв в армию, и в очень многих домах висели на окнах плакаты: «Из этого дома ушел Человек сражаться за короля и отечество». Слово «Человек» печаталось с большой буквы, а Миллингтон всегда с гордостью считал себя «Человеком с большой буквы».

А плакаты на столбах! Строгое выражение на лице Китчинера, и палец, который указывал на него, Стэнли, не желая оставить его в покое. Проходя мимо этих плакатов на столбах, Стэнли кипел, краснел, мучился, стискивал зубами трубку и спрашивал себя, до каких же пор он будет терпеть это.

Впрочем, к окончательному решению привел Стэнли не этот указующий перст, а банкет бывших воспитанников Сент-Бидской школы. Банкет происходил вечером в Тайнкасле, в ресторане Дилл и. А наутро Миллингтон, глядя через стол на Джо, важно изрек:

– Джо, во Франции происходят важные события, а я в них не участвую!

Джо не понял. Его первым чувством было облегчение, так как он боялся, что Стэнли узнал о его махинациях с сурьмой.

– И я должен вам сообщить, – продолжал Стэнли уже громче, с истерической ноткой в голосе, – что я решил вступить в армию.

Молчание, насыщенное электричеством.

Потрясение было так сильно, что Джо обомлел и, побледнев, пролепетал:

– Но вам нельзя… Как же завод?

– Об этом мы потолкуем потом, – отмахнулся Стэнли и заговорил быстрее: – Завод вы от меня примете, а я еду. Вчера вечером я окончательно решил. Вчера на банкете. Господи, и как только я это пережил, не знаю! Поверите ли, все, все, кроме меня одного, – в военной форме! Все мои товарищи в мундирах, а я один среди них в штатском. Я чувствовал себя совершенным чужаком. И все смотрели на меня так, знаете, словно хотели спросить: «Ну, как делишки, спекулянт?» Хемпсон, мой одноклассник, очень славный парень, прямо убил меня: он уже имеет чин майора. А Роббинс, этот замухрышка, который в школе не был даже во второй команде, – теперь капитан, имеет две нашивки за ранения. Говорю вам, Гоулен, я этого не вытерплю. Я должен тоже пойти в армию.

Джо судорожно перевел дыхание, пытаясь собрать взбудораженные мысли.

Он все еще не смел поверить, – это было слишком чудесно, чтобы быть правдой!

– Но вы руководите делом большой государственной важности, и вас отсюда не отпустят.

– Должны отпустить! – рявкнул Стэнли. – Дело теперь уже идет само собой. Договоры заключены и выполняются автоматически. Расчеты ведет Добби. И затем, имеетесь вы. Вы ведь в курсе всего, Джо.

Джо поспешно опустил глаза.

– Что же, – пробормотал он, – пожалуй, это верно.

Стэнли вскочил и зашагал из угла в угол:

– Я не такой уж восторженный человек, но должен вам сказать: с тех пор как я решил ехать на фронт, я чувствую такое воодушевление! Да, дух святого Георгия еще жив в Англии, он не умер, поверьте мне! Мы боремся за правое дело. Какой же порядочный человек может спокойно мириться со всем этим, с этими воздушными налетами, и подводными лодками, и насилованием честных женщин, и бомбардировкой госпиталей, и стрельбой в детей? О господи, даже когда об этом читаешь в газетах, кровь кипит!

– Мне ваши чувства понятны, – сказал Джо, не поднимая глаз от пола. – Это черт знает что! Если бы не мое колено, я бы…

Заболевание колена, на которое ссылался Джо, он открыл у себя, побывав в какой-то подозрительной лечебнице на Коммерческой улице и выложив семь фунтов и шесть шиллингов за медицинское свидетельство. С тех пор он начинал сильнейшим образом хромать всякий раз, когда в воздухе пахло новым призывом в армию.

Стэнли, шагавший взад и вперед, его не слышал – он был занят исключительно самим собой.

– Я ведь имею право на чин офицера. Я три года проходил военное обучение в Сент-Биде. Мне понадобится на сборы неделя-другая, не больше, а там я надеваю мундир батальона воспитанников закрытых учебных заведений и ухожу на фронт.

– Так, – медленно сказал Джо и откашлялся. – Но миссис Миллингтон это не понравится.

– Да, конечно, она не хочет, чтобы я шел на войну! – Стэнли засмеялся и хлопнул Джо по спине. – Ну, развеселитесь, молодой человек! Очень мило с вашей стороны так огорчаться, но эта чертова война не долго протянется, раз я в нее вмешаюсь. – Он остановился и посмотрел на часы. – Ну а теперь вот что: я тороплюсь в город, я сегодня завтракаю с майором Хемпсоном. Если не вернусь к трем, то вы загляните к Ратли и переговорите с ним насчет последней партии гранат. Старый