— Вы что без меня справиться не можете?

— Можем, но… только наваляв ему по самые помидоры.

— Чего хочет?

— Тебя требует.

— Сколько времени?

— Шесть. Мы только что закрылись. Он, видно, ждал, а теперь буянит.

— Впустите его. Пусть пройдет в кабинет.

— Я буду его сопровождать.

— Пусть идет один. Не трогай его. Он и сам найдет дорогу.

— Стив… он неадекватен. Кто знает, что еще он выкинет.

— Ничего сверх того, что уже не было бы отмечено в списке его достижений.

Шон поднялся и сел за стол. Закурил. Рой ворвался в кабинет. Неожиданности не было. Его перемещения слышались еще издалека. Тяжелая гусеничная бронетехника перла напролом, сминая по дороге стулья и кроша столы.

— Это нормально?! — с порога начал Маккена.

— Думаю, что нет. Тебе не следует производить столько грохота…

— Ты продержал меня на ступенях всю ночь! Я, как сопливый мальчишка…

— Я дал тебе право выбора. То, что ты там сидел — твое желание.

— Меня не пустили в клуб! За десять лет…

— И?!

— Ты не понял, что я сейчас сказал?! Меня не пустили в клуб!

— Понял. Причем с первого раза. Тебя не пустили в клуб. И?!

— И? Ты считаешь это нормальным?!

— А я разве должен что-то считать по этому поводу? Есть очень простая процедура. Называется она «фейсконтроль». Считай, ты его не прошел. Если я удовлетворил твое любопытство, можешь покинуть мой клуб.

Шон специально выделил слова «твое» и «мое», словно провел разделительную полосу.

— Стив, объясни мне, в чем дело? — чуть смягчился Рой, понимая, что находится не в самом выгодном положении.

— Дело в том, что я сыт по самые гланды. Тобой. Я благодарен. Ты напомнил о том, что я сильно отклонился в сторону от своего принципа. Давай так. Ты делаешь все, что хочешь, я плюю на это. Можешь топиться, напиваться, трахаться или еще что-то, мне нет до этого дела. Если ты вдруг случайно перекинешься… Как-то я говорил уже, но повторюсь. Обещаю, что произнесу над твоим гробом трогательную душещипательную речь о том, как обеднел мир с твоим уходом. Я старался помочь, но не смог, а теперь уже и не хочу…

— Это из-за нашего последнего разговора?

— С чего бы? Разве я узнал что-то новое, кроме того, что ты — прекрасен, прав, и пошли все к черту? Все так и есть. Ты прав и прекрасен, а я иду к черту. Кстати, составлю компанию Энди. Он, кажется, тоже где-то там неподалеку. Надеюсь, мы с ним где-нибудь и встретимся. У этого самого черта. С тобой нам уже не по пути. Спасибо за чудесные годы, но ты сам дал мне характеристику. По твоим подсчетам я — грязь из-под ногтей, так что не смею тебя больше задерживать.

— Стив, — тон Маккены приобрел скользящие оттенки оправдания. — Я не тебя имел ввиду. Ты не должен…

— Нет, ты имел меня десять лет. Ввиду и без вида. Так и есть. Я уже ничего тебе не должен. Ты прав. Проститутки бывшими не бывают, они так и остаются сволочами, и если я кому-то что-то и должен, то это точно не ты. Дверь на прежнем месте. Не хлопай, когда выйдешь. Я только что ее заменил. И найди себе новую домработницу. Не думаю, что Ольге стоит и дальше тебя терпеть. Я сам позабочусь о ней. Живи, как хочешь и как знаешь.

Маккена шел к Стиву, вооруженный до зубов. В бронежилете, камуфляжном костюме и с кучей аргументов с взведенными курками, но Шон вышел к нему абсолютно голым. На нем не было даже фигового листка, и Рой растерялся. Он понял, что весь его арсенал бесполезен против безоружной правды. Стив смотрел в глаза открыто, и Маккена видел в них твердость принятого решения. Рой так и остался стоять с открытым ртом. Все доводы и обвинения, что должны бить брандспойтом, стекли с губ жалкими каплями оплавившегося пенопласта оправданий. Свобода — ревнивая спутница. Чуть изменил ей, и она требует непомерной платы, чтобы простить измену. Рой даже не понял, что сел играть в покер с серьезными соперниками, не готовый к проигрышу. Он с трудом выиграл, проиграв без труда все.

Дома оглушающая тишина. Слишком давящая, как будто слышится под водой. Мираж жизни. Рою удалось приблизиться и даже войти, но это не то, к чему он шел. В студии царит чужой запах. Шест с застегнутым наручником. Графический памятник его жизни. Только сейчас Рой понял, что никогда не был свободен. Иллюзия. Галлюцинация. Голограмма. Визуализированное желание. Он — лишь русло, в котором когда-то текли горделивые потоки. Маккена смотрел на шест и наручник, и с глаз его одна за другой спадали пелены. Стив и Энди. Они и сейчас вместе, хотя и далеко друг от друга. Не они, он потерял их.

Капли Дождя не выразил ни одной эмоции при появлении Энди. Он продолжал парализовано смотреть на горизонт, словно там разворачивалось захватывающее представление. Старик затянулся самокруткой и молча передал парню.

— Как дела? — наконец, не выдержал Энди.

— Думаю, неплохо, раз ты появляешься чуть ли не раз в неделю. Было бы не так, мы бы виделись чаще.

— Прости, Джек, я…

— Знаю. Занят.

Он повернул голову и посмотрел Энди в глаза влажным стариковским взглядом. Там не было ни гнева, ни укора. Там лишь отражались долгие годы.

— Ты говорил с духами? — спросил мальчишка.

— Почувствовал? Хорошо. Тебя смотрел.

— Я понял. Знаю, дело — дрянь.

— Идем, — шаман поднялся и вошел в ритуальный хоган.

Энди последовал за ним. В помещении так знакомо пахло травами и осевшим дымом. Запах его рождения.

— Раздевайся. Ложись, — сухо приказал Капли Дождя, копаясь в мешочках с зельями.

Парень повиновался. Шкура, устилавшая скамью, кольнула спину жесткими волосками. Захотелось закрыть глаза и провалиться, как можно глубже и дальше.

— Что со мной?

— Ты ищешь истину, но истина состоит в том, что ты не хочешь ее найти. Ты слеп, и даже в самый ясный день не увидишь солнца, не сняв с глаз повязки. Тебя ведет душа, но и она слепа, ибо ты не оставил для нее иных путей, кроме одного. Ты замкнул свой путь и идешь по кругу. Ты беззащитен, потому что не можешь уйти от себя.

— Я бы рад сойти с него, но их много, этих кругов. Это как лабиринт. Из него один выход, и он в конце последнего круга. Я отправлю деньги и выйду из него, а что будет дальше… да какая разница?

Шаман протянул парню отвар. Сознание Энди поплыло, трансформировалось, опять превращаясь в разноцветные расплывчатые фигуры. Последнее, что он слышал — шуршание песка в магической погремушке. Этот песок словно лился сквозь него. Тело чувствовалось бескостным и чужим, полностью лишенным фактуры и смысла. Энди понял, что разговаривает сам с собой, словно он — это вовсе не он, а лишь мысли, которые в чем-то убеждают самих себя.

… и если я мог научиться чему-то и достичь в этом совершенства, то именно это я и сделал. Я научился. Хотеть. Просто так. На ровном месте. И входящие ингредиенты ниоткуда и исходящие в никуда, а то, что между ними жмет и давит. Оно висит отдельной категорией, которой плевать на все физико-химические колебания плоти. «Хочу» тоже бывает разных категорий. «Хочу и могу» — не то. Это почти то же самое, что «хочу есть». «Хочу и получаю» — тоже не совсем то. Раз получаю, то можно, вроде бы, и перестать хотеть. А вот «хочу — делаю — продолжаю хотеть» — это как раз единственно то, чего и следовало добиваться…

Энди как раз так и хотел быть с Роем. Тут и физика взлетала, и химия зашкаливала, и тестостерон к ним в кучу валился грудами, и все это вместе вопило, кусалось и заставляло шипеть: «Еще»! Даже теперь, когда тело разношено, а все ощущения испытаны, этот стопроцентный набор биологического материала в черепной коробке выдает заключение: «Все фигня, а он, в смысле Рой -

нет». Пусть выполняются без сбоев законы природы, по расписанию происходят мировые катаклизмы и революции, а черные дыры пожирают галактики. Все это не имеет значения, потому что отдельно от всего — он нет. Он. Нет. Всего лишь два слова, и плевать, что там входило в этот набор, и что из него выходило, потому что Энди сейчас посередине. В полном дерьме. Рой. Он - нет! И никогда не был. И никогда не будет. И это уже не зависит от того, будет ли сам Энди или нет. Но отвратительней всего то, что дерьмо — не просто дерьмо, а дерьмо полное. Парень терпит унижение, изо дня в день перекрывая все мыслимые и немыслимые кроличьи рекорды, чтобы заработать деньги. Он заработает, в конце концов, но… дерьмо потому и дерьмо, что он в нем так