— Обязательно. Нам с Роем без него никак.

— Лед?

— И лед тоже.

— Сделайте стакан ледяной воды и туда капель пять-шесть нашатыря. Принесете мне наверх. А после минут через десять крепкий кофе и с лимонным соком и очень сладкий.

— Но…

— Не сейчас, Ольга. Я отвечу на все вопросы позже. Если нам сейчас этот фокус не удастся, придется вызывать наркологию, чего бы мне не хотелось.

Женщина засуетилась, а Стив направился в студию.

— И прихватите чистое белье и тряпки!

Рой был не очень жив, как и не совсем мертв, равно, как и не совсем здесь, так и не очень там. Он был не просто пьян, он был пьян мертвецки. Перед Шоном стояла не совсем простая задача изловить его сознание, болтающееся где-то между реальностями, мирами и плоскостями. Взывать к нему бесполезно, поскольку кривые зеркала исказят до неузнаваемости любые слова вместе с заложенным в них смыслом, поэтому, не произнося ни звука, Стив принялся за работу. Рой лежал на подиуме, свернувшись эмбрионом. Развернуть его и расправить оказалось не более возможным, чем окоченевший труп. Бледность лица выдавала ту же схожесть, и Шону пришлось изо всех сил растирать Маккене мочки ушей, чтобы пригнать к голове отступившую кровь. Минут через сорок Стив убрал остатки рвоты, стянул с Роя грязное белье, обтер его и переодел. Они с Ольгой кое-как подсунули под него простыню и подушку, и Шон уже собирался уходить, когда случайно наткнулся на валяющиеся наручники, оставшиеся, видимо, после оргий.

— Ольга, принесите, пожалуйста, ведро и бутылку с водой.

— Зачем?

— Принесите, я все объясню позже.

Когда женщина вернулась… безвольное тело Маккены было за руку пристегнуто к шесту наручниками.

— Стив…

— Так я хотя бы могу быть спокоен, если у него с похмелья появится желание вскрыть себе вены или прогуляться вон из окна. Это также исключит любые другие изощренные способы самоуничтожения.

— Но…

— От него не убудет, а вам я был бы очень благодарен, если предложите мне чашечку кофе и поможете здесь все убрать.

— Конечно. Я сейчас. Я мигом.

Часа через полтора, когда они устало присели за стол, Стив грустно улыбнулся.

— Спасибо. Не знаю, как я бы справился здесь один.

— Знаете, Стив, вы мне как родные. Разве я могу оставить вас в такую минуту?

— Поезжайте домой. Думаю, вам не помешает отдохнуть.

— Но как же… он там… один? — она неопределенно повернула голову в сторону лестницы.

— Он не один. Ведро и вода для первых нужд при нем. Я побуду здесь какое-то время. Собирайтесь, я вас отвезу.

— Но я буду волноваться…

— Не стоит этого делать.

— Энди тоже всегда так говорил.

— Надеюсь, он и сейчас так говорит кому-то лучшему.

— Не стоит этого делать, Джен.

— Чего делать, Энди?

— Искать кучу доводов, почему ты решила похоронить себя в своем склепе, лишив там удовольствий. Ты же говорила, что поедешь сегодня со мной в клуб.

— Говорила, но не могу…

— Или не хочешь?

— Не могу.

— Ну, я тебя, безусловно, понимаю. Ты настолько стара, безобразна и бесформенна, что тебе действительно лучше оставаться дома. Так ведь? Будешь и дальше сидеть и с порога ни-ни. По-моему, чудесная перспектива. А что?! В этом что-то есть. Мне даже нравится.

— Я буду чувствовать себя неуютно. Мне будет стыдно…

— Не сомневаюсь! Дай-ка напомню тебе кое-что. Конечно, с тобой это в первый раз. Ты ведь раньше никогда не чувствовала себя неловко, так ведь? Даже, когда тебе пришлось раздеться и танцевать передо мной голой? Конечно! Это не вызвало твоего стеснения! Я видел, как не вызвало! Так же, в тот момент, когда я тебя целовал, френч, о котором ты не имела ни малейшего представления после тридцати лет замужества, не вызвал у тебя ни капельки краски на лице. Еще проще было решиться, когда ты не знала, что такое кунилингус. Я понимаю, это все ерунда по сравнению с поездкой в клуб. Только жаль. Я надеялся, что хотя бы этот танец с Кимом ты не пропустишь. Ну, что ж, ничего страшного. И сегодня станцую без тебя. Ты права, смотреть не на что. Да и клуб — такое место, где неизбежно умирают от смущения. Конечно же, это стыдно просто сидеть за столом с красивым коктейлем и смотреть на других! Я уже не говорю о том, чтобы встать и потанцевать. Ах да! Я забыл, что в пятьдесят люди уже глубокие старики, которым не место среди удовольствий. Я, очевидно, должен тоже испытывать неловкость от того, что буду с тобой.

— А ты никогда не чувствовал стеснения?

— Чувствовал, когда трахался с тобой первый раз. Ты вся так сжалась, что это, мягко так выразиться, было не то, что стеснение, это была зверская теснота.

— Да ну тебя, Энди, — решила обидеться Джен, — я серьезно.

— А я как? Ладно, вернусь к половине одиннадцатого.

— Ты куда?

— Мне надо заехать к Алексу, Каплям Дождя и купить второй шлем.

— Зачем второй шлем?

— Что б, если я не справлюсь с управлением, ты не разбила себе голову.

— Но я не сказала «да»!

— Так же как и не сказала «нет». В постели у тебя хорошо получается подчиняться. Попробуй сделать это в жизни.

— Энди! ..

Но Энди уже унесло, и вместо него ей ответил легкий щелчок двери. Джен улыбнулась. Мальчишка совсем. Совсем мужчина. Сказал и не потерпел объяснений. Решил за всех и требует подчинения.

Рой очнулся оттого, что не может шевельнуть рукой. Ему не сразу удалось понять, где он, собственно говоря, и что с ним, тоже говоря собственно. Стив спокойно сидел в кресле напротив и читал.

— Что за дерьмо?! — начал Маккена в свойственной ему манере раздражаться.

Шон, не меняя положения головы, поднял глаза.

— Где?

— Везде?!

— Это не дерьмо, милый. Дерьмо за тобой я уже убрал. Должен признать, ты производишь его в изрядных количествах.

— Ты что решил издеваться надо мной? — раздражение Роя возрастало.

— Боже упаси. Сдается мне, это ты решил издеваться надо мной. Я оставил тебя всего лишь на три дня… Три долбанных, гребанных дня! Этого оказалось достаточно для тебя, чтобы сотворить…

— А что я сотворил?! Нанял проституток?! Это ты называешь сотворением?!

— Проституток?! Нанял?! Ты решил теперь так развлекаться?! Исчерпал другие возможности?!

— Исчерпал другие желания! Знаешь, старую истину? Кто платит, тот и бал танцует?! Не хочу больше заморочек с этими вашими любовями! Этих я оттрахал и выкинул! И никаких проблем! Да и совесть не замучает. Они ж отработанный человеческий мусор…

— Это ты так решил? — Шон почувствовал, что в нем разогреваются неуемные волны.

— Без разницы! Не претендую на первенство! Но человек, который ради денег позволяет любому трахать себя во все щели уже по определению перестает быть человеком! Разве его можно уважать? Или завязывать с ним какие-то отношения, зная, что перед тобой там опорожнялся черти кто?

— То есть ты считаешь себя лучше? И отчего же?

— Я могу выбирать. Могу любить. Могу…

— А они нет?!

— О чем ты говоришь?! У них туда любовь, откуда деньги! Сегодня я их нанял, они меня любят. Завтра — ты наймешь, так они и тебя полюбят, а ты ставь их в любую позу, они и из нее любить не перестанут.

— А ты не думал, что иногда жизнь в такую позу поставить может, что не так скоро из нее выйдешь.

— Стив, что ты хочешь мне доказать? Плевать мне на них! Я их за людей не считаю. И не заговаривай мне зубы. Отстегни наручник, это уже не смешно.

— Нет — твердо ответил Шон. — Я даю тебе время подумать, какие ошибки ты сотворил, и как над ними потрудиться, чтобы исправить. Ты подумай, а я к вечерку вернусь.

Он встал и решительно направился к лестнице.

— Эй! Ты шутишь что ли?! Вернись немедленно! Я что тут до вечера сидеть должен?!

— Есть другие варианты? Сможешь найти, используй.

Рой бесновался, проклиная весь мир. Он нашел виновных везде. Это оказался целый мировой заговор с Энди и Стивом во главе. Энди — потому что сбил его с золотого принципа «ну весь мир на хрен», а Шон — потому что подал Энди эту зловещую идею. Ведь говорил же он парню, повторял столько раз, что уже тупой бы усвоил. Все, что угодно, кроме аппаратуры и Стива. Стива и аппаратуры. Не надо было касаться этого. Потому что это — святое. Для Роя святое. Маккена перекопал все слежавшиеся пласты своей жизни, и оказалось, мир морочит ему голову дурацкими принципами какого-то идиотского сосуществования вдвоем. Единственным, кто по случайности выпал из списка безвозвратно заблудших в лабиринте социальный условностей, оказался Фрейд. Фрейду повезло, ибо он вовремя проскандировал лозунг о сексуальном изначалии мироустройства. Тут Маккена вспомнил слова из какого-то фильма о том, что любовь