Шрифт:
Закладка:
Парень остановил мотоцикл в прерии. Пусть ненадолго, на несколько минут, но ему нужно это. Это, пожалуй, единственный уголок мира, который принимает его таким, каков он есть. Единственный уголок, который выслушав мысли, позволяет услышать ответ. Энди не надо здесь лгать ни миру, ни себе. Ветер выдувает шелуху, оставляя лишь зерна правды. Мальчишка стоит перед прерией, как перед богом, держа в руках лишь груз прожитой жизни. Сюда, в эту точку сходятся все его пути, и откуда бы и куда он ни шел, он приходит к самому себе. Прерия позволяет думать. Снимает омертвевшие оболочки, чтобы стало понятно, что живое еще осталось. Всякий раз, приходя сюда, Энди находит свою жизнь перевернутой, словно кто-то рылся в ней, творя хаос в своих поисках. Степь позволяет думать, и парень думает… думает, и не знает, что Дженнифер смотрит в окно, размышляя о нем. Наверное, она его любит, но ей безумно страшно признаться в этом. Полтора поколения разницы слишком серьезно, чтобы не испугаться, но он взрослый, он — мужчина, и чувства к нему неподвластны ей. Миссис Эдда судорожно ищет хоть что-то способное опровергнуть ее догадки, но… он — такой, что не получается его не любить. Он появился откуда-то, и без него уже ничего не получается. Он не такой, как все, он поперек всех. Держит бережно на ладони ее сердце, прикрывая трепещущую мышцу другой ладонью, чтобы просто ощущать каждый предназначенный ему толчок. Джен не скажет парню. Никогда не скажет. Не посмеет накинуть сеть, чтобы все усложнилось и запуталось. Она будет счастлива столько, сколько он позволит ей. Она не попросит большего, потому что… за эти месяцы он дал ей столько, сколько никто не дал за всю жизнь.
Ветер свежестью полощет лицо. Перелистывает мысли, как страницы раскрытой книги, и они разделяются, складываясь в логический текст. Древний ветер позволяет думать, шурша охрипшими колокольчиками пересохшей травы. Энди слушает и не знает, что Дав стоит в его коморке, не моргая вглядываясь в страничное лицо Роя. С тех пор, как появился Маккена, что-то идет не так. Он уже уехал, но остался страх. Этот страх был всегда, просто Смит не замечал его. Страх потерять Энди. Дело не в том, что парень — главная его шахматная фигура, он как-то непонятно стал его жизненной фигурой. Смит смотрит на лицо Роя сквозь пленку зарождающейся ненависти. Каждый день парня пользует кто попало, но именно прикосновения Маккены откуда-то из прошлого вызывают ревность, и Дав начинает это понимать. Эта ревность, как густеющая кровь из надорванной вены, заполняет его. Она вязкая, горячая, тошнотворно пахнущая. Она проникает сквозь поры, пропитывает межклеточные мембраны, внедряясь в самые ядра. А вокруг бессилие. Гнетущее, воющее бессилие. Дав понимает, что никогда не получит от Энди взаимности, но понимает и то, что сделает все, чтобы удержать его. Он пришел откуда-то, и без него теперь не получается.
Тихо шуршит трава, словно невидимые эльфы перешептываются друг с другом. Они говорят об Энди. Он знает это. Он бы смог разобрать слова, если бы прислушался, но он думает. Думает и не знает, что там, далеко Рой стоит перед открытыми створками шкафа, глядя на сложенную стопку его вещей. Он положил их, и они словно ждут, когда он вспомнит о них. Полгода назад он сложил их сам, словно собирался уехать и не хотел оставлять беспорядок. Рубашки на вешалках, застегнутые на верхнюю пуговицу… носки, свернутые клубками, толстовки. Рой не позволил ему взять хоть что-то… Джинсы, кроссовки и куртка. Маккена вспомнил удивление врача, когда тот описывал нехитрую одежду Энди. Рой отдал бы сейчас весь мир, все миры, но лишь кроссовки, джинсы и куртка… Дом, одежда, еда, лекарства… Здоровье, невинность, смех… Счастье, надежды… Все сложено стопками на полках. Все, что было в единственном экземпляре, все, что имело ценность, Рой оставил себе. Теперь это лишь вещи, и нет в них ничего ценного. При нем даже то, от чего отказался парень — ролекс, карточка, жизнь. Маккена отдал бы ему вселенные, но разве нужны они, когда на осциллографе едва вскидывается безразличная зеленая полоска? Не взяв ничего, Энди оставил любовь, но ей так холодно. Она жмется в сердце ледяным комком и плачет. От одиночества. От безысходности. От горя. Рой чужой в своем доме, словно никогда и не жил в нем. Все отвернулось от него и мироточит воспоминаниями от прикосновения одного лишь взгляда. Где ты, мальчик? Где? Что мне сделать, чтобы ты просто позволил сказать «прости»? Не прощай, не надо. Просто позволь сказать. Эти вещи на полках… Одинокие затерявшиеся птицы. Не улетели. Остались и мерзнут. Энди появился когда-то, и без него теперь ничего не получается.
Легкий ветер колышет траву. Шуршит стеблями. Что-то важное. Что? Энди поднял обломок ветки и нарисовал знак. Авторское клеймо Маккены. Клеймо своей жизни. Оно стоит и на нем, но не в углу, а поверх его существования. Рой Гейл Маккена. Первоматерия. Всематерия. Ветер гонит пылинки, словно хочет стереть изображение, но чем бледнее оно на песке, тем ярче проступает на душе. Только что набитая татуировка, что саднит и жжет раскаленную кожу. Почему, Стив? Почему кто угодно, но не ты? Разве нет того же клейма и на твоей жизни? Шон только что поговорил с Роем. Уже нажал на кнопку, но все еще не решается положить телефон. Так и сидит, держа его около уха. Где-то вне сознания звучит музыка, но Стив не слышит ее. Майкл напрягает шест, но и это вне сознания. Здесь, внутри этого самого сознания, свернутого в рулон, завернутая в сомнения мысль. Неужели Энди больше никогда не сможет этого делать? А сможет ли он вообще хоть что-нибудь после того, как принял такое чудовищное решение? Перепутье всех дорог… узел вопросов… Он любит Роя. Любит Энди. Такие разные чувства. Они почти противоположные и исключающие друг друга. Он чувствует себя лодкой, болтающейся и черпающей обоими бортами. Он сам едва на плаву, и какая разница, с какой стороны перекатится последняя капля? Тонкое податливое тело. Открытое, и надо думать за двоих, потому что «научи меня». Энди появился когда-то, и без него теперь ничего не получается. Почему не отказал? Как мог согласиться? И тут же накрывающий ответ — не мог отказать. Не мог не согласиться. Рой напьется сегодня, Стив точно знает это. Он готов. У Роя нет противоядия против Энди. Яд вины пожирает его. Можно выжить, если сопротивляться, но Рой не сопротивляется. Не хочет, и Шон бессилен. Неизбежно. Он все равно сделает это рано или поздно. Сколько еще времени? День? Месяц? Год? Идет обратный отсчет, потому что запущен механизм саморазрушения. Выбита фишка, и фигура балансирует на последних мгновениях инерции перед тем, как сложится карточным домиком.
Ветер стер последние черты наброска. Разровнял поверхность, словно предложил чистый лист для эскиза. Нет, он не нужен Энди, ибо тот был совершенен.
— Духи! Праотцы! — душа рвется криком. — Я стою перед вами, как есть! Вы слышите меня! Я знаю! Я, человек рода сокола, взываю к вам! Я пришел с благодарностью и поклонением! Я не знаю, как сказать спасибо и отдать в дар все, что вы сочтете нужным! Я держу слово! Тиа может ходить, и я готов! Дайте знак, что слышите меня!
Энди покрылся потом. По щекам пролегли влажные дорожки, но он так и стоял, раскрыв руки и подняв голову.
— Дайте знак, что слышите! Прошу вас!
Парень вздрогнул, словно вынырнул из воды, когда неожиданно вслед словам он услышал крик сокола. Высоко, почти касаясь туч, в небе выписывала широкие круги одинокая птица. Духи слышали его, посылая знак. Сокол прокричал еще несколько раз и исчез в облачном тумане.
Капли Дождя дремал под ласковыми
