придумали натуралы, чтобы скрыть свою сексуальную лень. Так оно и есть. Любовь. Чушь собачья! Это — когда права незаметно подменяются обязанностями, а потом все входит в какие-то тесные рамки, блокируется внутри и, в конце концов, там же и тонет. Он даже мысленно произнес пылкую речь для Стива в поддержку своих аргументов. Единственное, что не входило в его доводы — его собственные чувства, которые он испытал, но это так… С этим можно бороться. Вот что ему мешало, так это наручник, сковывающий опять же свободу его свободной личности. В конце концов, Рой пришел к выводу, что он все еще неотразим, не понят и не постигнут, следовательно, лучшее, что он может предложить себе любимому — это свободное одиночество. Он бесился еще какое-то время, потом устал, успокоился и сник. Безумно хотелось выпить. Еще безумнее хотелось курить. Где-то между этим хотелось кофе, и набить кому-нибудь морду. А еще хотелось дождаться Шона и послать его к… или на? .., а лучше всего в… Ну-у, Стив! Ты меня удивил! Что пострадал твой параллельный принцип? Не можешь существовать в соседней реальности? Так и должно было случиться, учитывая все вышеизложенное. И ты теперь не свободен, потому что и тебя всосали эти проклятые рамки. Разве на таких условиях мы идеально просуществовали десять лет? Разве позволял ты себе хоть однажды осудить меня? А теперь желудок вывернут вместе с его содержимым. И что толку, что ты проталкиваешь в него все, что сглатываешь, раз переварить не можешь? ..

В доме никого. Окна плотно зашторены, и Маккена даже приблизительно не может определить, что за время суток вокруг. Тянет в сон. Ноет спина. Отчего-то синяки по всему телу. Да и ссать в ведро как-то унизительно. По коже бродят какие-то волны. Причем беспорядочно и неопределенно. То ли хочется потрахаться, то ли в душ сходить. Не ясно, но как-то навязчиво. Наконец внизу щелкнула дверь. Стив. Рой безошибочно определяет это по шагам.

— Неужто вспомнил обо мне? — зло спрашивает, минуя приветствие.

— Предпочел бы забыть, — так же минуя приветствие отвечает Шон.

— Неужели эти дешевые проститутки произвели на тебя такое неизгладимое впечатление, что ты решил за них мстить? И кому?! Мне?!

— Они не могут производить впечатление. Единственное, что я испытываю — это жалость.

— Брось! Жалость? К чему? Они рубят легкие деньги. Продают воздух, еще и удовольствие получают.

— Удовольствие, говоришь, получают? А ты пробовал получать такое удовольствие?

— Это не в моих принципах. Я слишком разборчивый и слишком себя люблю, чтобы позволить кому угодно себя трахать! Знаешь ли, это круг и удел избранных. В конце концов, я себя не на помойке нашел, чтобы…

— Хочешь правду в довесок к твоему высокомерию? Это я однажды нашел себя на помойке. И, знаешь, что самое интересное? При мне был целый арсенал удачных стечений обстоятельств. Я хотел есть. Я промок до нитки. Мне было четырнадцать. И мне некуда было идти. Ты говоришь, проститутки бывшими не бывают?

Стив прошелся по комнате, остановившись спиной к Рою.

— Двадцать лет я пытаюсь забыть и, чем сильнее пытаюсь, тем явственнее помню. Ты не представляешь себе, что такое жить на улице. Жить в городе, полном света и запахов еды. Подходить к дорогим машинам не для того, чтобы открыть дверь, сесть и ехать, а для того, чтобы надеяться, что для тебя, может быть, лишь приспустят стекло. Ты осуждаешь этих мальчишек, но не думаешь, как далеко их могла отшвырнуть жизнь, которой живешь ты! Им, наверное, по двадцать, а они уже законченные алкоголики и наркоманы…

— Не все такие! Выбор есть всегда!

— Ну, да. Конечно. Ты об Энди.

— Да, я об Энди! Он же не…

— Стой! Не произноси, ибо слова обретут форму. Помнишь, он уходил месяца на два? Я видел… как он это делал. Он тоже хотел есть и жил в городе полном огней…

— Нет! Он не мог! Ты ошибся или это исключение…

— К сожалению, такие ошибки и исключения со временем, если не вырваться, становятся правилами. Мы говорили с ним об этом. Он не хотел отвечать. Стеснялся, но, когда узнал о моей судьбе… Это сблизило нас еще больше…

— Это ваши проблемы! — вдруг жестко перебил Рой. — По крайней мере, я могу быть спокоен. Твоя судьба вполне удачна, а он, если что, освоил, как я понимаю, доходную профессию. Мне без разницы, откуда липнет грязь.

— Ты прав, — Стив поднялся. — Думаю, теперь мы все выяснили.

Он достал из кармана ключ и швырнул Маккене.

— Мне намного легче теперь, когда все открылось. Думаю, моя помощь уже не потребуется. Ты и сам выживешь.

Шон сбежал по лестнице, больше ничего не сказав. Рой не шелохнулся, пока не услышал, как отъехала его машина.

У дверей клуба многолюдно. Пятница. Полночь. Бесконечно открывающаяся дверь выпускает на улицу сгустки музыки. Рой сидит в машине и смотрит, как народ снует туда-сюда. Над входом интимно-рыжие светящиеся буквы. «Терра Инкогнита». Непознанная земля. Название разделителем сортит мысли. Эти направо. Эти налево. Плюс на минус. Тангенс на котангенс. И в результате от нуля до бесконечности. Осязать трудно. Стив. Его идеальный партнер. Человек, рождающий восхищение. Некоронованный король танца и пластики. И… Я хотел есть. Я промок до нитки. Мне было четырнадцать. И мне некуда было идти.

— Привет, Билл, — кивнул Маккена, но охранник преградил ему путь. — В чем дело?

— Нет, — словно извиняясь, ответил мужчина. — Сегодня нет.

— Ты что, обкурился, Билл?!

— Прости, Рой. Нет.

— Причина?

— Без объяснения. Это частное учреждение. Тебе лучше уйти сейчас.

* Нет. Сегодня нет.

1. Хоган — национальное жилище индейцев навахо. Деревянное строение, крытое глиной или корой.

Часть 25. THAT'S ALL

25. THAT’S ALL.*

Сегодня Энди вернулся пораньше. У него выступление. Волнуется немного, потому что новый номер с Ёном, как он считает, не совсем выдержан и обкатан. Это достаточно сложный набор элементов, как танцевальных, так и шестовых, а мальчишка в себе не уверен. Танцевать с Кимом — удовольствие, но и самому не облажаться как-то надо. Успеть бы разогреться и размяться, а еще отдохнуть и настроиться, а еще перестать нервничать и, по всей вероятности, принять два пальца в рот, потому что подташнивает. Короче, за небольшое время изготовить жизненный Лонг Айленд (1) и после не упасть от него. Парень удивился, обнаружив возле клуба сильно разросшееся автомобильное стадо. Не иначе, как Дав решил раздавать бесплатный алкоголь, но… ведь он удавится. Значит, не иначе… Столько народу, что в клуб не пробиться. Мальчишка едва смог протиснуться к лестнице.

— О, Энди! — Смит так возбужден и наэлектризован, что того и гляди, вот-вот начнет высекать искры. — Ты видел?!

— Откуда их принесло? Все закрыто, раз они притащились в нашу забегаловку?

— Весь этот народ — твой?

— Не помню, чтобы я их приглашал.

— Ты становишься все популярнее…

— А ты богаче. Не пора подкинуть деньжат к моему пособию? Я зарабатываю тебе тонны богатства…

— Идем ко мне. Обсудим.

— Мне надо переодеться и подготовиться…

— Я много времени не займу. Ты же знаешь.

— Черт, Дав! Вечно тебя не вовремя распирает! Давай потрахаемся позже?

— У меня к тебе одно предложение. К тому же, сегодня мне полагается двойная доза, ведь вчера ты так и не удосужился появиться, а у нас договор. Ты ведь не забыл условия?

— Помню. Слушай, хочу тебя спросить, тебе все это не надоело?

— Что «это» мне должно было надоесть?

— Сношения по расписанию в обязательном порядке? И однообразно со мной.

— Так ты это делаешь так, что, боюсь, если даже лежа в гробу, я вдруг вспомню, меня оттуда вынесет.

— Нет уж! Лежи спокойно. Я через силу делаю это с тобой живым, а с трупом точно не стану. Это я так… на будущее.

— Ладно. Давай, пошли, поговорим.

В кабинете Дав изменился. И куда только девается его хозяйский апломб? Каждый раз, оставаясь с Энди наедине, он превращался в огромного избалованного кота. Его уверенные горделивые движения смазывались и слипались, он размягчался, и даже визуально терял в росте и ширине плеч. Он вился вокруг парня, наглаживал его и прижимался, мурлыкая что-то, но Энди даже не пытался слушать.

— И чего ты только ко мне прицепился? — не выдержал мальчишка, чувствуя, что прелюдия несколько затягивается. — У тебя полный клуб торгового материала. Нет, чего тебе непременно надо ковыряться со мной?!

— Весь этот торговый материал — оптовый, и только ты — штучный. Ручной,