яко того ради бози нарицаются, понеже «к ним бысть слово божие». Кое же иное слово? Разве оное наставление, от бога им поданое, еже хранити правосудие, якоже в том же помянутом псалме чтем. За власть убо свою, от бога данную, бози, сие есть наместницы божии на земли, наречены суть. И изрядно о сем Феодорит: «Понеже есть истинно судия бог, вручен же суд есть и человеком; того ради бози наречены суть, яко богу в том подражающий» (Феофан 1961,84–85).

Следуя этому образцу, влиятельнейший придворный проповедник екатерининского царствования Платон Левшин цитировал 81-й псалом в проповеди 1777 года «О преимуществе и должности верховнаго в обществе правителя»:

Да и Божеское его намерение во установлении владычества на земли <…> к сему роду правления наиболее относилося. Таковое владычество особливо и единственно сияет в достоинстве царском. Единственно говорю: ибо состоящие под ним правители не составляют особливый род правления, но суть некоторое власти царския излияние. Должность сколь высокая, столь и важная! Высокая: Ибо Бог ста в сонме богов. Говорит Царь и Пророк: то есть, правители земли суть некоторые на земли боги, и производящим им суд сам Бог посреде присутствует. Бог ста в сонме богов. И потому и суд их почитается быть судом не человеческим, но Божиим: Малому и великому судиши, и не приимеши лица человеча, яко суд Божий есть (Платон 1779–1806, III: 259).

Написанная тремя годами позже державинская ода «Властителям и судиям» не только хронологически предшествовала французской революции, с которой ее сгоряча связала Екатерина в 1795 году, но и парафразировала библейский текст, имевший узловое значение для оправдания и осмысления самодержавного порядка (см.: Живов, Успенский 1996:212–213). В «Толковании псалмов», изданном в Петербурге в 1784 году, первый стих 81-го псалма («Бог ста в сонме богов, посреде же боги разсудит») объяснялся так: «Боги, власти, имже от Бога вручена держава и сила от вышняго» (Толкование 1784:33). В лютеровской Библии псалом 81 (82) имел подзаголовок «Vom Stand und Amt der weltlichen Obrig-keit» («О положении и должности мирской власти» [Biblia 1744: 493])> и этой теме было полностью посвящено составленное Лютером в свое время особое толкование псалма. Формулировки Лютера тем более показательны для нас, что лютеранское влияние хорошо заметно в культуре русского двора и образованных слоев XVIII века — со времен Петра I и Феофана, известных своими протестантскими симпатиями, вплоть до эпохи воспитанной в лютеранстве Екатерины II. Мысль Давида в первом стихе псалма Лютер изъяснял так:

Er bekennet und leugnet nicht, das sie Goetter sind, wil nicht auffruerisch sein noch yhre ehre odder gewalt schwechen, wie die ungehorsamen auffruerischen leute <… > Aus dem wir wol sehen, wie hoch und herrlich Gott wil die oberkeit gehalten haben, das man yhn als seinen amptleuten gleich wie yhm selbs sollen gehorsam und unterthan sein mit furcht und alien ehren. Denn wer wil sich widder die setzen odder ungehorsam sein odder sie verachten, die Gott selbs mit seinem namen nennet und sie Goetter heisst und seine ehre an sie henget, das, wer sie veracht, ungehorsam ist odder sich widder sie setzt, der veracht damit und ist ungehorsam und setzt sich zu gleich widder den rechten obersten Gott <…> gleich wie er auff dieser seyten weret dem unfriede des poebels und wirfft sie daruemb unter das schw-erd und gesetze, Also weret er auch auff yhener seyten der oberkeit, das sie solcher maiestet und gewalt nicht sollen missebrauchen zu yhrem mutwillen, sondern zum friede, dazu sie von yhm gestifftet und erhalten wird. <… > Gemeine gehorsam sey der oberkeit umb Gottes willen, Widderuemb die oberkeit recht und fride handhabe auch umb Gottes willen. [Он признает и не отрицает, что они боги, не желает быть непокорным и отнимать у них честь и силу, подобно непокорным мятежникам <… > Из этого видно, какое высокое и великое место господь отводит властям, так что им, как его служителям, должно покоряться и повиноваться, как ему самому, со страхом и почтением. Ибо кто пожелает против тех обратиться и тех ослушаться или презирать их, кого сам Господь именует своим именем и богами называет и свою честь им дарует? ведь тот, кто презирает их, не покоряется или противится им, выказывает тем самым презрение, непокорство и сопротивление правосудному всевышнему Богу. <…> как, с одной стороны, он воспрещает черни мятежи и подвергает ее мечу и законам, так, с другой стороны, воспрещает он властям злоупотреблять по своему произволу таковой силой и величием, но [пользоваться ими] лишь для поддержания мира, ибо для этого они им созданы и сохранены <… > Пусть общество повинуется властям из страха Божия, а власти в свой черед правосудие и тишину оберегают тоже из страха Божия] (Luther 1913:191–193).

Лаконическая окказиональность придворной эфемериды не мешает державинскому «Анекдоту» оперировать теми же политико-богословскими архетипами. Свое прочтение ветхозаветного текста Державин соотносит со сходной идеей монархического порядка; по его словам, Священное писание «в одних местах напоминает земным владыкам судить людей своих в правду», а «в других с такою же силою повелевает народам почитать их избранными от Бога и повиноваться им не токмо за страх, но и за совесть». По точному наблюдению В.М. Живова и Б.А. Успенского, державинское понимание монархии «восходит во многом к толкованию 81-го псалма», откуда автор «Фелицы» «усваивает идею противопоставления праведного и неправедного царя, идею ограниченности праведной власти нравственным законом, идею справедливого суда как необходимого основания правого царского пути» (Живов, Успенский 1996:335; необязательно только связывать интерес к этому псалму с влиянием древнерусской словесности, как это делают исследователи). Язык официальной религиозности воссоединял учение о «непосредственном воплощении божества в царе» и идею договора между монархом и подданными — два обоснования царской власти, имевшие, согласно заключениям Ю.М. Лотмана, равно фундаментальное значение для русской культуры XVIII века (Лотман 2000:39~59> ср.: Гурвич 1915:8-14). Одним из ритуальных архетипов европейской монархической культуры было помазание Давида на царство, которому предшествовал его «завет пред господом» со старейшинами Израиля (2 Цар 5:3; см. например: Успенский 2000:36). В манифесте Екатерины от 6 июля 1762 года, предварявшем ее собственное помазание, разыгрывался этот священный завет со своим народом: императрица пред лицом «неисповедимаго промысла Божия» обещала «узаконить такия государственные установления», которые обеспечили бы соблюдение «добраго во всем порядка», а в ответ ожидала, «что все Наши верноподданные клятву свою пред Богом [т. е. присягу] не преступят в собственную свою пользу и благочестие». Провозглашая «страх Божий, писанием святым определенный началом