Шрифт:
Закладка:
– Это не мой, – поспешно произнес пожилой мужчина.
Дежурный нахмурился и пошел на звук к ряду стеллажей, на ходу бормоча:
– Кто-то забыл здесь свой телефон…
Звук раздался снова. На этот раз дежурный определил направление и быстро зашагал к стеллажам. Он увидел, что экран телефона, помещенного в пакет, излучает неяркое белое свечение, и, приблизившись, увидел на экране надпись: «Новое сообщение».
Удивленный дежурный машинально взглянул на бирку на пакете с уликой.
«Взрыв в деревне Далюцунь. Жэнь Чуань. Мобильный телефон».
* * *
Рано утром следующего дня Фан Му занялся отправкой вещественных доказательств из деревни Лоянцунь в отдел экспертизы. Во-первых, необходимо идентифицировать огнепроводный шнур с тем, который был обнаружен у дома госпожи Ху. Во-вторых, установить, являются ли белые кристаллы тем самым взрывчатым веществом. Наконец Фан Му направил портрет «Цзян Я» и фотографию двух друзей криминалистам, поручив определить, действительно ли это один человек.
Покончив с делами, профайлер посмотрел на часы: ровно девять утра. Подумав, он вышел из дома и направился прямиком в Городскую народную больницу.
Сейчас ему не терпелось увидеть Цзян Я.
* * *
В коридоре второго этажа стационара царила суматоха: мужчина в пижаме, лет двадцати, был окружен группой медсестер и охранников, о чем-то ожесточенно спорящих. Охранники пытались выхватить у него из рук миниатюрную видеокамеру, он отчаянно уворачивался, а в конце концов просто засунул камеру в халат и свернулся калачиком на полу, не двигаясь. На медицинском посту медсестра Нань вытирала слезы, с ненавистью глядя на молодого человека. Фан Му не хотел выяснять причины, поэтому миновал толпу зевак и сразу же толкнул дверь палаты № 219.
Действительно, Цзян Я сидел у кровати Вэй Вэй и терпеливо рассказывал ей о сериале, который сейчас транслировался. Увидев Фан Му, он не выказал особого удивления, просто улыбнулся и встал, приглашая полицейского сесть.
– Как Эрбао? – негромко спросил Цзян Я и, налив стакан воды, протянул его Фан Му.
Тот ответил на вопрос не сразу, а несколько секунд пристально смотрел на мужчину и наконец медленно проговорил:
– Эрбао восстанавливается, но у него точно останутся шрамы. Я передам ему твою заботу. Только должен ли я сказать ему, что она от дяди Цзян Я? – Он сделал небольшую паузу. – Или, может, от дяди Гоуданя?
Цзян Я замер. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он покачал головой и улыбнулся, никак не прокомментировав вопрос.
– Вот и я сейчас не знаю, называть ли тебя Гоуданем, – Фан Му внимательно следил за выражением лица Цзян Я, – или продолжать звать по имени того, кто уже умер.
В этот момент он совершенно ясно увидел в глазах Цзян Я проблеск изумления и грусти, однако тот быстро отвернулся, встал, сделал несколько шагов по палате и наконец прислонился к подоконнику, скрестив руки на груди, отчего кожа на костяшках его пальцев побелела от напряжения.
– Хочешь узнать, как умер твой лучший друг?
Цзян Я, не ответив, спокойно смотрел на Фан Му, однако в его взгляде читалось неистовое желание узнать ответ.
Фан Му молча глядел на своего собеседника. Через пару минут Цзян Я вдруг улыбнулся и спросил:
– Офицер Фан, не желаете послушать историю?
Фан Му кивнул. Цзян Я, однако, замолчал, оглядывая его с ног до головы. Зная, о чем он думает, профайлер достал из кармана телефон, вынул батарею и поднял одежду.
– Не волнуйся, диктофона у меня нет.
– Хорошо. – Цзян Я улыбнулся. – Прежде всего хочу заявить, что это всего лишь история, которую я слышал или, может, прочитал в книге. Короче говоря, ко мне она отношения не имеет. Ее происхождение тоже не так важно, понятно?
Фан Му кивнул.
– И еще, пожалуйста, не кури. – Цзян Я указал на спящую Вэй Вэй. – Это может ей навредить.
* * *
Жил-был мальчик, родившийся в обычной крестьянской семье. Сколько он себя помнил, понятия не имел, почему ему дали такое ужасное имя и почему отец совсем его не любил. Каждый раз, когда он видел, как другие дети катаются на отцовской шее и резвятся, он хотел, чтобы его родной отец относился к нему с такой же заботой. Однако в ответ получал лишь брезгливые взгляды и грубые толчки. Взрослея, он постепенно узнал из деревенских пересудов, что, возможно, он не родной сын своего отца. Что же это значило для ребенка? Он не знал ни своего прошлого, ни происхождения, даже не знал, какая у него должна быть фамилия. Поэтому стал осторожничать. Он хватался за многие работы, которые ребенок его возраста делать не должен. Потому что знал, что каждая миска риса, которую он съедает, и каждый предмет одежды, который он носит, достались ему от мужчины, который не был его отцом. И мужчина чувствовал то же самое: ему был нужен номинальный сын, чтобы сохранять лицо, продолжать род и скрывать тот факт, что он бесплоден. Но в то же время он чувствовал, что его вклад бессмыслен: ведь кровь, которая текла в этом мальчике, была не его. Поэтому он скрепя сердце воспитывал ребенка – и истязал его. Позорным именем он унижал сына, а также того, кто сделал из него рогоносца.
К счастью, у мальчика была мать. В те трудные десять лет она приложила все усилия, чтобы защитить свое дитя, и продолжала жить с ним в одной комнате, даже когда тот подрос. Однако так называемый отец не желал отпускать ее. Много раз ночью этот подвыпивший мужчина пинком открывал спальню матери и ребенка, грубо удерживал женщину и насиловал ее. Мать сопротивлялась и умоляла пощадить мальчика. Тогда мужчина запихивал ребенка под кровать, заставляя залезть в находящийся под ней подвал, и приказывал не издавать ни звука. Несколько раз, когда мальчик, плача, заползал в подвал, он отчетливо видел две толстые ноги, которые постоянно подрагивали, слышал скрип кроватных досок и болезненные стоны матери. Кровать тряслась с такой силой, что весь мир мальчика, который в этот момент представлял собой темное дно кровати, казалось, мог рухнуть в любую секунду.
Постепенно ему все больше нравилось оставаться одному в подвале. Здесь не было ни мрачного лица отца, ни его проклятий, ни унизительных звуков изнасилования матери. Здесь было тихо, безопасно, и ребенок мог найти временное убежище от своей мучительной жизни.
Какое-то время он думал, что у него нет будущего, но оно неожиданно наступило. После окончания начальной школы мать умоляла мужа позволить сыну продолжить обучение. Мужчина же считал, что уже оказал большую услугу,