— Из слоновой кости? Я бы сказал, это недешево.

— Дзицуин считается одной из главных ценностей человека. Потерять ее — все равно что для американца забыть собственную фамилию…

Возвращаясь из прокуратуры, Мортон обдумывал сведения, полученные от чиновника. Если не считать информации о печатях, относящейся к области традиций и уклада жизни японского народа, он увозил с собой ксерокопии двух расписок неизвестного агента «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в Японии. Подписи, сделанные на западный манер, действительно неразборчивы, но заглавная буква здорово смахивает на «К». Иероглифы на печати разобрать трудно, но чиновник сказал, что, как ему кажется, второй из двух иероглифов, скорее всего, читается как «хара».

А Комура тем временем колесил по городу, пытаясь найти таксиста, который в день убийства Митико вез сестер.

Таро нарисовал план улицы, где находился дом Митико. Его интересовало следующее: из каких окон соседних домов можно было видеть человека, который приходил к Митико, — его Таро условно называл «любовник». Стажер хорошо помнил уроки Комура: даже если «любовник» появлялся у Митико поздно ночью, все равно его могли видеть — мало ли людей страдают бессонницей. Или поздно возвращаются домой. Закончив план, он вновь отправился к месту происшествия. Пристроившись на той же скамейке около подъезда, он уже точно определил несколько рядов окон, откуда могли наблюдать за входившими и выходившими из дома Митико.

В этот же день японское информационное агентство опубликовало текст письма президента Соединенных Штатов новому премьер-министру Каваками. Президент писал:

«Я получил Ваше письмо. Хочу заверить Вас, что я полностью разделяю Ваше желание, чтобы обвинения, связанные с деятельностью компании “Джонсон эйркрафт корпорейшн’’ в Японии, были безотлагательно расследованы.

Государственный департамент направил в сенат и правительственную комиссию по контролю над операциями с ценными бумагами Вашу просьбу о предоставлении Вам после завершения слушания дела в сенате всех находящихся в их распоряжении сведений, касающихся Японии.

Некоторая задержка с представлением материалов вызвана тем, что юридическая и административная практика комиссии по контролю над операциями с ценными бумагами не допускает разглашения материалов, имеющих отношение к следствию, пока расследование не закончено.

Преждевременное опубликование подобной информации могло бы нанести ущерб расследованию и любым мерам по укреплению законности. Это могло бы также поставить под угрозу права отдельных лиц независимо от того, будет им в конце концов предъявлено обвинение в преступных действиях или нет. Эти основные требования закона и юридической практики США должны уважаться так же, как и основные принципы японской законности. Если уважение этих принципов будет гарантировано, я уверен, что мы сможем эффективно работать друг с другом.

И в заключение, г-н премьер-министр: я уверен — так же, как, вне всякого сомнения, уверены и Вы, — что это злополучное дело не повредит постоянным дружеским отношениям между нашими странами, которые продолжают иметь решающее значение для дела мира и прогресса в Азии и во всем мире».

Это послание премьер-министру Каваками вручил спешно прибывший в Токио помощник государственного секретаря по странам Азии и бассейна Тихого океана. Беседа продолжалась тридцать пять минут, как сообщили на следующий день газеты.

Вместе с помощником госсекретаря прибыла группа дипломатов, а также председатель комитета начальников штабов, которого в тот же день принял начальник управления национальной обороны Японии. В заявлении для прессы говорилось, что на встрече было выражено обоюдное стремление развивать сотрудничество между двумя странами в военной области. После встречи американскому генералу был вручен орден Восходящего солнца первой степени.

Для журналистов устроили пресс-конференцию. После нее начался прием.

В толпе людей Мортон отыскал Бенджамина. Не переставая жевать, тот приветствовал его кивком.

— Что вы думаете о письме президента? — спросил Мортон.

Бенджамин, рискуя подавиться, пробурчал:

— Вежливая попытка уклониться от выполнения просьбы.

— Но японский МИД заявил, что вполне удовлетворен ответом.

— А что же еще оставалось? Ближайший друг и союзник. Приходится терпеть. Меня удивляет другое, — негромко проговорил Бенджамин. — Зачем в Токио приехал Стивен Льюис?

— А кто это? Я никогда не слышал этой фамилии.

— Еще услышите, — пообещал Бенджамин.

Кивком он указал на группу из трех человек. Два американца и седой японец. Они вели неторопливую беседу.

— Слева — Джон Уилби, — пояснил Бенджамин.

— Его-то я знаю, он советник посольства по культуре.

Бенджамин с усмешкой посмотрел на молодого журналиста.

— Он такой же советник по культуре, как я балерина. Уилби — заместитель резидента ЦРУ в Японии. Причем первый заместитель, потому что занимается политической разведкой.

— Ну да? Он так долго и со знанием дела рассказывал мне о японском кинематографе…

— А что вы думаете, ребята из Лэнгли — тупые головорезы? Это прекрасно образованные, умные, хитрые и опасные люди. Уилби получил докторскую степень в Принстонском университете, блестяще владеет японским.

— А японец рядом с ним, должно быть, его агент? — поинтересовался Мортон.

— Во-первых, забудьте шпионские романы, которые вы явно имеете обыкновение читать на ночь глядя; во-вторых, это один из крупнейших промышленников, господин Итодзаки.

— А третий…

— А третий и есть Стивен Льюис, и я никак не возьму в толк, почему он приехал.

— Кто же он такой?

— Льюис когда-то работал в Японии. Он оставил о себе недобрую память. А сейчас, насколько я знаю, он занимает важный пост в директорате операций. Он мастер грязных дел.

— Откуда вы все это знаете? — с некоторой долей сомнения спросил Мортон.

— Когда-то я много писал о ЦРУ.

— И японец знает, с кем разговаривает?

— Думаю, что да. Деловые люди предпочитают поддерживать рабочие отношения с разведкой, потому что тут не говорят, а делают. Остальные посольские в основном ведут светские беседы и напиваются на приемах.

В машине — Бенджамин предложил заехать к нему выпить сакэ — они молчали. И Мортон старался удержать в памяти лица тех трех, особенно японца. Об этих людях следовало расспросить Бенджамина подробнее.

Поздно вечером Комура, уставший и почти разуверившийся в удаче, все-таки разыскал таксиста, который вез Митико, ее сестру и Юкио Кога. Водитель долго не мог вспомнить интересовавших Комура пассажиров. Сразу показать фотокарточки инспектор не решился. Люди зачастую либо тотчас безоговорочно «узнают» тех, о ком спрашиваешь, либо, напротив, заявляют, что в жизни никого похожего не видели, — просто из желания отделаться поскорее от полиции. Комура долго возился с парнем, называл приметы сестер, описывал их внешность, но тот только нехотя качал головой.

— Не помню я… У меня иной раз за день больше сотни пассажиров бывает…

— Н-да, — Комура был разочарован, — раз так, ничего не поделаешь…

— О! — Таксист вскинул голову. — Вспомнил! Точно, было, две женщины сели ко мне. Я их отвез… — и он назвал улицу, где жила Митико. —