— Какое это имеет значение? — удивленно спросил Мортон. — Важен сам факт получения взятки.

— Не все так просто. — Бенджамину было приятно, что он может продемонстрировать свою осведомленность, тем более что молодой человек своим искренним желанием разобраться внушал ему симпатию. — Взяточничество — одно из самых труднодоказуемых преступлений в этой стране. Всякий, кто дает взятку, немедленно объявляется адвокатами «частным жертвователем», и следствие ничего не может доказать. Всему виной практика «политических пожертвований» депутатам парламента, прочим влиятельным лицам. Все понимают, что это форма незаконной платы за разного рода услуги: получение подрядов, хороших заказов, но делают вид, будто речь идет о пожертвованиях на избирательную кампанию или что-либо в этом роде. В деле Касаи прокуратура должна доказать суду три момента. Во-первых, сам факт взятки. В большинстве случаев обвиняемые, разумеется, все отрицают. Во-вторых, сознавал ли получатель денег, что речь идет именно о взятке. Это очень тонкая материя. Ведь обвиняемый чаще всего говорит, что и не подозревал о том, какой характер носит вручение «подарка».

— Ну и ну, — покрутил головой Мортон.

— Не удивляйтесь, коллега, — усмехнулся Бенджамин. — Суд учитывает такие факторы, как величина суммы, время, когда она передавалась, а также отношения между дающими и получающими. И кстати говоря, большинство подобных дел приходится прекращать. За неимением доказательств…

— Но почему же? — удивился Мортон. — Я не ахти какого высокого мнения о нашем правосудии, но все же мне кажется, что в Соединенных Штатах взяточникам не так легко выкрутиться.

— У вас сложилось ошибочное представление, — пояснял Бенджамин. — Вы путаете возмущенные возгласы прессы и реальную судебную практику. В политическом мире Соединенных Штатов взяточники процветают так же, как и здесь. Только в Японии проще относятся к «пожертвованиям».

— Ну, я бы этого не сказал, — возразил Мортон. — Посмотрите, какая поднялась буря. Пресса, радио, телевидение…

— Тут ущемлены национальные чувства японского народа. Ведь премьер-министр получил взятку не от отечественной компании, а от иностранной. К тому же американской.

— Разве к американцам относятся хуже, чем ко всем прочим?

— Не знаю, заметили вы это или нет, но американцы привыкли чувствовать себя в этой стране по-хозяйски. Обратите внимание на тон нашей прессы, высказывания конгрессменов. Они говорят с местным населением как с маленькими детьми — поучая. Кому это может понравиться? И если японцы улыбаются и кивают головой, приговаривая «Хай, хай», это вовсе не означает, что они соглашаются. Жаль, вы не знаете языка. При переводе всего не поймешь…

Бенджамин говорил с горечью. Очевидно, он много размышлял над этим, но поделиться было не с кем.

— Мы отвлеклись. Третий момент, который следует доказать обвинению, — это то, что премьер-министр вышел за пределы своей служебной компетенции. В семьдесят второй статье конституции говорится, что премьер-министр осуществляет контроль и надзор за различными административными учреждениями. Но никто не определил масштабы этого «контроля и надзора», понимаете? Всем ясно, что если премьер, облеченный правом назначать и смещать министров, дает указание о покупке определенного самолета, то кто же будет задумываться, в какой роли в данном случае выступает глава государства — официальной или частной. Но оказывается, что с юридической точки зрения не все так просто. Если юристы докажут, что предложение о покупке самолета Касаи сделал как частное лицо, а деньги, полученные им, были пожертвованием, комиссионными, чем угодно, только не взяткой, он выйдет из зала суда победителем.

— Казуистика какая-то, — с сомнением произнес Мортон. — Значит, вы думаете…

— …что на ближайших же парламентских выборах, безотносительно к тому, будет ли Касаи по-прежнему в тюрьме или под следствием, он вновь станет депутатом и возглавит свою могущественную фракцию.

Бенджамин говорил так уверенно, что Мортон не решился спросить о том, что больше всего его интересовало: почему все же именно Касаи оказался за решеткой? Ведь и прежде премьеров уличали в аналогичных преступлениях, но они выходили сухими из воды. Почему же Касаи заставили сначала уйти в отставку, а потом еще и арестовали? Кому это выгодно? Кто стоит за всем этим?

— Ничего вы от меня не узнаете. Не желаю иметь дел с полицейскими. Выискиваете, вынюхиваете, всюду нос суете. А достается честным людям. Настоящие преступники никогда не попадаются. Так что напрасно вы тут третесь…

«Ну что ты будешь делать, — размышлял Комура, выжидая, когда старик — сосед Хироко Сасаки — выговорится и раздражение уступит место естественному любопытству. — Конечно, поговорить ему не с кем, одичал совсем. Вот и набросился на первого попавшегося. Хорошо, хоть я не Таро послал, а сам поехал. Он бы наверняка вернулся ни с чем. Конечно, нет никакой гарантии, что этот старик что-либо знает. Но в нашей работе все важно, каждая мелочь».

Адрес Хироко Сасаки — старшей сестры убитой Митико — Комура выяснил в адресном бюро. Она жила под своей фамилией. Видимо, связи с террористическими группами остались в прошлом.

Но, обнаружив, что Сасаки нет дома и, судя по газетам в почтовом ящике, отсутствует она, как минимум, со вчерашнего дня, он насторожился. Конечно, мало ли какие дела могут быть у молодой женщины. Но с учетом убийства Митико и побега Юкио Кога — ведь он был когда-то любовником Сасаки — ее отсутствие могло оказаться не случайным.

— А зачем, собственно, она вам понадобилась? — спросил старик.

— Да ее родственники разыскивают.

— Родственники? — Старик подозрительно посмотрел на Комура. — Что-то не припомню, чтобы она упоминала о родственниках.

— Ну почему? Ведь у нее сестра есть.

Комура вытащил из кармана фото убитой.

— Хорошее фото, — отметил старик, рассматривая его через сползшие на кончик носа очки. — Откуда оно у вас?

— Это Митико? — не отвечая, спросил следователь.

— Разумеется. — Старик удивленно пожал плечами.

— Так вы ее узнаете? — уточнил Комура.

— Я же вам говорю: три года они тут живут. Обе такие вежливые. Всегда первыми поздороваются: «Доброе утро, Миядзава-сан. Как поживаете?» Заболел я, так за лекарствами бегали. Правда, в основном Хироко. Она и постарше, и похозяйственнее. Митико совсем еще девочка. Не будь мой сын женат, лучшей супруги ему не пожелал бы, — скромная, красивая. Только работа у нее тяжелая. Часто и ночью приходится работать. А встретишь ее, когда она с работы возвращается, лица на ней нет, бедняжке. Видно, устает сильно. И сестре она, помню, жаловалась, вся в слезах: «Не могу больше, не хочу». Да что делать? Родителей нет, помочь некому.

— Вчера вы их видели?

— Нет, я позавчера на могилу жены ездил, устал и, вернувшись, вчера весь день пролежал. Подняться сил не было. Это в ваши годы бегать легко, а в мои семьдесят три…

— Неужто столько? Никогда бы не