Амоа лишь на мгновение прикрыл глаза, желая стереть из памяти увиденное.

– Не нравится? Ты же так хотел, что же не смотришь? – буквально пропела Киара.

Он сделал несколько шагов к ней.

Он был отвратителен сам себе. Ужас, сковавший внутренности, поселился в самой глубине сознания. Это его вина. Все те нарисованные нерожденные дети – на его совести.

Слова застряли в горле. Амоа просто молча стоял рядом с Каей, боясь поймать ее взгляд. А ведь она даже не знала, насколько он заслуживает ее гнева и осуждения.

Чувство вины съедало изнутри.

– Мы со всем справимся. Вместе, – повторил мужчина сказанную на далеком холме фразу и прижал Киару к себе, обнимая.

Только на этот раз ему это нужно было самому. Чувствовать, что она здесь. Рядом. С ним.

Они провели так всю ночь. Амоа прижимал девушку к себе, лежа в постели, так, словно она могла исчезнуть в любой момент.

А наутро, едва проснувшись, Кая приподнялась на локте, слабо улыбаясь:

– Через час приедет делегация. Нужно подготовить встречу.

Она просто сделала вид, что вчерашнего разговора не было. И он не знал, радоваться этому или нет. Только ему сделать вид, что этого удушающего ужаса и разрывающего на части чувства вины тоже нет, оказалось не так-то просто. Осознавать, каким именно образом сработало старое проклятие, которое Амоа передал отцу Стивена, было странно. Пусть сейчас, вспоминая время в пещере, он и понимал, что был не в себе. Годы одиночества превратили его в чудовище не только внешне, но и по сути.

Думал ли дракон, создавая чары и отдавая крупицу черной магии, что король просто станет бесплодным? Или уже тогда понимал, что будет происходить то, что нашло отражение на жутких картинках, показанных Киарой?

Так или иначе, все это на его совести. И угроза жизни Каи – тоже.

Не выдержав, Амоа ударил кулаком в стену, почувствовав, как от неосознанно выпущенной волны магии сотрясается весь замок.

– Ты знал… ведь, что творишь. Знал, и тебе было все равно. Жалкое ничтожество, трясущееся лишь за свою шкуру, – прошептал он с ненавистью.

Клубок из недосказанностей и секретов между ним и Киарой с каждым днем становился все больше. Уже поздно было что-то объяснять. Он ведь действительно хотел признаться в тот день, когда вытащил ее из подвалов дворца. Но не смог, когда увидел, как глубоко пустила корни в сердце Киары черная магия.

Все, что Амоа мог сейчас, – это увезти ее в Ниан и там, добравшись до брата, избавиться наконец от черной магии. Получить разом все. И возмездие, и Киару, и их ребенка. Разве он не заслужил этого? После столетий гонений наконец обрести свое место. Дом. Семью.

Нет, он не заслужил. Лжец, предатель и убийца. Он заслужил вечно гореть в Бездне, а не прекрасную сильную женщину, носящую под сердцем его ребенка.

Но судьба распорядилась иначе. И если по недосмотру, случайности или злой шутке Амоа получил шанс сделать что-то хорошее… Пусть не для себя, для Киары! Ведь она, в отличие от него, достойна счастья и достаточно уже натерпелась.

Если он расскажет правду, королеве будет намного хуже. Он просто не имеет морального права перекладывать на нее ответственность за свои поступки. Это для ее же блага, разве не так? Ведь это и не ложь, по сути. Недосказанность. Не больше. И он все раскроет. Обязательно раскроет. Но не сейчас. А когда исправит то, что сотворил. Тогда Киаре легче будет его принять, это не принесет ей столько боли.

Ведь Амоа всего лишь простой парень из Малеха, пообещавший когда-то служить дракону. И этим драконом станет тот, на кого он укажет.

Его брат.

Амоа чуть не рассмеялся от того, насколько все просто. Почему ему раньше не пришло это в голову? Все, что нужно, – это сказать Киаре, что его брат и есть Подгорный король. Тот, кто наложил проклятие. И тут он даже не соврет.

«А ты уверен, что в Ниане ей никто не расскажет? – собственный голос сочился ядом. – Не укажет на тебя пальцем? А, Подгорный король?»

С этим действительно надо было что-то решить. Обезопасить себя.

Но до Ниана еще требовалось добраться.

Спустившись на этаж, он услышал, как гуляют нетрезвые гости, аристократы один за другим произносят тосты. Но сейчас ему нужен был тот, кто не праздновал вместе со всеми.

Герцог Филип Кейн сидел в комнате для аудиенций, монотонно перебирая бумаги. Амоа еще утром внушил ему необходимость пересмотреть все счета и рассчитать, куда стоит направить в первую очередь деньги, поступившие вместе с остальным приданым.

Окинув парня взглядом, нианцу стало совестно – герцог осунулся, под глазами залегли тени. Должно быть, под внушениями тот регулярно пренебрегал необходимостью есть и спать, а Амоа нередко забывал проконтролировать это. Впрочем, не настолько совестно, чтобы что-то предпринимать по этому поводу, хотя давно было очевидно, что долго так Филип не протянет.

Но сейчас этот самый Филип был очень важной деталью в планах Амоа. Киаре нужен кто-то доверенный, чтобы нианец смог уговорить ее уехать из Диагона.

А если он что и понял из снов о ее прошлом, которые периодически снились и раз за разом вызывали тихое бешенство, то королева если кому-то когда-то и доверяла, то лишь этому серому и невзрачному лопоухому герцогу.

Но вот незадача, это было до того, как Филип потерял память.

– Подойди, – приказал Амоа, чувствуя, как просыпается раздражение.

Лучше бы он сейчас не мог отделаться от воображаемых сцен между Стивеном и Анной, чем думал о первом поцелуе Киары, который получил стоящий перед ним Филип.

Правильно ли Амоа сейчас поступает? И сможет ли довести задуманное до конца? Не сорваться и не убить того, кто с такой любовью и обожанием смотрел когда-то на его женщину.

– Ближе. – Голос дрожал от нескрываемого бешенства.

Неужели Амоа всерьез решится на это? Вернет Филипу память?

Заглушающие чары на дверь – чтобы никто не услышал.

«Ради своих детей люди готовы на все…» – он сам это сказал. Теперь время действовать.

Обхватив Филипа за голову, мужчина навис над ним, заглядывая в глаза и медленно погружаясь в пучины чужого разума. Все глубже и глубже, отыскивая скрытое. Чужие лица, имена и события сливались в одно. И чем сильнее он погружался, тем громче кричал герцог от невыносимой боли, раздиравшей сознание. Амоа чувствовал ее, знал, как плохо тому, кто корчился перед ним, и откровенно наслаждался этой болью. Раз за разом перед глазами вставали то ли сцены из снов, то ли из чужой памяти, которую нианец пытался воскресить.

Чрезмерно серьезная девочка с содранными в кровь коленками и хмурым взглядом. Ее первое волшебство. Первый бал. Первый поцелуй. Первое