ними. Еще никогда в этих краях отношения между Западом и Востоком не были так дружественны, как теперь. Было бы очень горько, если бы все это снова рухнуло; это не должно рухнуть. Недовольство, охватившее страну, идет на убыль. Дай только прогнать этот сброд, этих Кнопсов, Требониев и как их там еще зовут. То, что мы здесь делаем, хорошо и разумно и непременно увенчается успехом.

На этот раз Марция, видимо, слушала его, ее красивое, светлое лицо улыбалось, и улыбка эта, казалось ему, была улыбкой понимания и сочувствия. Но когда он кончил, Марция ничего не сказала. Она что-то напевала очень тихо. Если он не ошибался, это была песенка о горшечнике.

6

Роковая ванна

Четвертого сентября цезарь Тит, как это он делал каждый год, отправился в свое поместье под Косой. Уже во время короткого переезда он жаловался на удручающую дурноту, прибыв же на место, он тотчас слег и уже больше не поднимался. 13 сентября жар угрожающе поднялся, и лейб-медик Валент прописал императору снеговую ванну. В этой ванне, в присутствии лишь врача и иудея Иосифа Флавия, император Тит скончался.

Многие говорили, что лейб-медик Валент, назначая роковую ванну, действовал против предписаний своей науки, так как был подкуплен неким лицом, заинтересованным в смене императора на престоле. Была ли доля правды в этом слухе, сказать трудно. Доктор Валент слыл ученейшим медиком во всей империи; определить, какова должна быть продолжительность снеговой ванны, очень трудно; здесь легко мог допустить ошибку и самый лучший врач. Как бы там ни было, но император Тит, приняв снеговую ванну, умер. С означенного 14 сентября он был богом, а императором стал брат его Домициан.

Весть об этом событии разнеслась по всему миру. С невероятной, непостижимой быстротой перелетела она море и достигла Сирии, Антиохии.

Когда явился гонец, неся знак несчастья – перо на жезле, Цейоний, прежде чем гонец открыл рот, уже знал, с какой вестью он прибыл. Непроизвольно расправил он плечи, вытянулся, с головы до пят – Дергунчик. Нетерпеливо, властно кивнул он гонцу, чтобы тот удалился. И, оставшись один, он целиком отдался своему невероятному счастью.

Ему, лояльному чиновнику Луцию Цейонию, чуть-чуть неловко, что он не испытывает ни малейшего огорчения по поводу смерти Тита – своего повелителя и императора, которому он присягал на верность. Но тут ничего не поделаешь. Он чувствует лишь огромную радость. Тит называл себя миротворцем. Мир – великое дело, но если за мир нужно платить, – теперь, когда императора нет в живых, Цейоний может позволить себе подобные мысли, – такой мерой трусости, поношений, смирения, то мир этот губит, отравляет всю вселенную. Теперь с этими бреднями покончено. Минерва, богиня разума, снова берет землю в свои сильные, спокойные руки, он, Цейоний, – наместник Минервы в этой части света, и дело свое он сделает хорошо. Армия его стоит наготове, она сильна, боеспособна, и теперь он, спаситель, с помощью армии восстановит в этой части света подлинный мир.

Он улыбнулся. Он представил себе гладкое, мясистое, иронически улыбающееся лицо Варрона. Да, теперь настал черед улыбаться ему, Цейонию. Столько месяцев казалось, что верх берет этот пропащий человек, но в конце концов победил все-таки Цейоний, а с ним – долг, дисциплина, Рим, разум.

В Междуречье весть о вступлении на престол Домициана породила зловещие слухи. Говорили, что Цейоний собирается перейти Евфрат во главе двухсоттысячной хорошо обученной армии, жестоко покарать города Месопотамии, называли даже дату, когда это произойдет, говорили об ультиматуме, срок которого истекает 10 октября.

Если раньше деяния Нерона – потопление Апамеи, преследования христиан, проскрипции – «одним махом» завоевали ему поклонение черни, то теперь, когда власть его как будто пошатнулась, те же деяния «одним махом» обратились против него, сделали его вдвойне презренным и ненавистным. Нерон был Нероном, пока в него верили. С той минуты, как возникли сомнения, он стал Теренцием. То, что казалось возвышенно и благородно, поскольку было совершено Нероном, стало отвратительно и низко, коль скоро это сделал Теренций. Больше того, если до сих пор деяния его доказывали, что он был Нероном – только император способен на такие бессердечно-возвышенные поступки, – то теперь те же деяния свидетельствовали, что он не мог не быть Теренцием, только подонок, вольноотпущенник мог унизиться до таких лютых мерзостей.

По улицам Самосаты, Эдессы тянулись потоки демонстрантов, улица оглушительно, вразброд и хором пела песнь о горшечнике. Вспыхнули беспорядки. Требоний без лишних церемоний объявил осадное положение, железом и кровью восстановил авторитет Нерона. Но он не мог помешать тому, чтобы на захваченной Нероном территории Сирии многие римские гарнизоны перешли на сторону Домициана. Солдаты убивали верных Нерону офицеров, срывали его изображения со знамен и посылали депутации к Цейонию с изъявлением раскаяния, покорности, послушания.

7

«Тварь» выходит из-под опеки

Нерон возлежал за трапезой, когда ему доставили депешу с известием о смерти Тита. Хотя его окружало множество людей, ему на этот раз не удалось разыграть равнодушие. Он изорвал депешу в клочья, опрокинул стол, расшвырял кубки, грубо разогнал гостей.

Но наутро он уже обрел свое прежнее спокойствие, и, когда ему в последующие дни докладывали о политическом положении, он слушал с обычным выражением пресыщенности, скуки. Однажды, когда Требоний доложил ему, что в одной из воинских частей, которая оказалась ненадежной, он приказал казнить каждого десятого, Нерон кивнул массивной головой и сказал кротко, со смаком:

– Ты хорошо сделал, мой Требоний. Поступай так и впредь. Передавить, передавить всех, как мух.

Ему доложили, что Сура снова перешла в руки Флавиев. Он принял этот факт с полным самообладанием. Но на следующий день он велел вызвать к себе некую Лидию, слывшую в Сирии лучшей специалисткой по составлению ядов, и потребовал у нее быстро и безболезненно действующий яд. Она доставила ему отраву в золотой шкатулочке, но