назад легионы Цейония представляли собой скандальное зрелище, теперь же опасность того, что среди офицеров найдутся такие, которые польстятся на обещания Варрона или Требония, устранена полностью.

Но где же гонец? Собственно, ему давно бы пора быть здесь. Цейоний взялся за документы, но читать он не мог. Если бы в военном министерстве вняли его доводам и решились отозвать Четырнадцатый легион, который заражен больше других, а взамен послали ему Девятый, тогда все обстояло бы прекрасно, тогда ему нечего было бы бояться, хотя бы даже дело дошло до войны с парфянами.

Вещь докрутилась твоя, Звезда закатилась твоя, Будешь повешен!

Цейоний заканчивает так, что мелодия повисает в воздухе, – не потому, что он умеет петь, нет, его голос звучит фальшиво, но его слух и сердце улавливают верный тон.

Гонец. Наконец-то. Распечатывая письмо императора, Цейоний не мог удержать дрожи в пальцах. Он пробежал длинное послание. Налоговые вопросы, административные мероприятия, указания по поводу культа бога Митры. А где же о главном? Вот, оно здесь: «Что касается ваших предложений, мой Цейоний, относительно замены нашего Четырнадцатого Девятым, то мы, обсудив, одобрили это и отдали соответствующий приказ».

Цейоний не дочитал письма до конца. Девятый, он получит Девятый легион! Какое признание проделанной им работы, какая награда за нее! Обязанности главнокомандующего больше всего привлекали Цейония в его должности. О, чего только он не сделает, имея в своем распоряжении Девятый легион, этот чудесный материал! В голове Цейония зарождаются тысячи планов. Он бодр, как в лучшие годы юности. Пусть сколько угодно называют его Дергунчиком – и здесь, в Антиохии, и по всему Востоку. За последние месяцы прозвище это приобрело другой смысл, и сейчас, пожалуй, дело близится к тому, чего ему в свое время иронически пожелал Варрон, – чтобы имя это произносилось не с издевкой, а доброжелательно, почти ласково.

Не терять ни минуты. Порадоваться можно будет после. Цейоний перебирает полученную корреспонденцию. Вот письмо друга его Пэта, который обычно держит его в курсе римских дел. Если его друзьям в военном министерстве понадобилось столько времени на то, чтобы добиться замены Четырнадцатого легиона Девятым, писал Пэт, то виновата в этом лишь злополучная пассивность императора. Но недалеко время, когда это препятствие отпадет. По сведениям, которые Пэт почерпнул непосредственно у лейб-медика доктора Валента, – император не протянет и года. Цейоний прерывисто вздохнул, лицо его покрылось пятнами. Как это просто сказано, всего несколько небрежных каракулей: «Не протянет и года». Просто, как слова «сердечный привет». А между тем ведь это нечто грандиозное, ошеломляющее, это величайший дар богов! Если только Тит действительно умрет, если его место на престоле займет молодой, энергичный Домициан, тогда песенка о горшечнике станет реальностью, тогда его вещица докрутится; Цейоний, под прикрытием Палатина, перейдет Евфрат, вытащит всех этих молодчиков, вздернет их на крест.

Надо бы, в сущности, сесть за письменный стол. Цейоний работает с удовольствием, добросовестно, а теперь, после письма императора, дел целая куча. Но сейчас он не в состоянии работать. Ему хочется движения, он должен переварить свою удачу. Он поедет верхом за город.

Он пересек зал. Вот и задернутый тканью ларь с восковым изображением предка. Нет, сегодня он не старается поскорее проскользнуть мимо этого ларя. Он даже замедляет шаг, он выпячивает грудь, выпрямляется и, проходя мимо предка, кивает ему, улыбается. Он победит, он уничтожит этого проходимца. А победив, он испросит себе награду – в присутствии императора и сената он сдернет с ларя завесу.

3

Заботливый отец

Пока правительство Тита бездеятельно взирало на возвышение Нерона, никто не осмеливался громко заговорить о своих сомнениях в подлинности этого Нерона, но, как только распространилась весть о том, что Девятый выступил в Сирию, языки мгновенно развязались. Даже те, кто до этой поры верил в Нерона, стали сомневаться в своем бравом императоре.

Так как правительство упорно замалчивало события по ту сторону границы и препятствовало распространению правильных сведений, то возникали слухи, которые, передаваясь тайно из уст в уста, становились все невероятнее. Причудливо сплетались предсказания святого актера Иоанна с Патмоса со слухами о военных приготовлениях в Сирии и о предстоящей карательной экспедиции, которую готовит губернатор Цейоний. Трехглавым псом ада называл Иоанн триумвират – Теренций, Требоний, Кнопс, прозвище это распространилось в народе. Теперь все говорили, что Геракл пустился в путь, чтобы изловить трехглавого пса. Деятельность противников Нерона усилилась, надписи на стенах – насмешливые, негодующие – умножились, песенка о горшечнике была у всех на устах и у всех в сердце.

Но в городах стояли войска Нерона. Они маршировали по улицам, крепкие, сытые, прекрасно вооруженные, нечего было и думать о том, чтобы крестьяне и горожане, при всей своей многочисленности, неорганизованные и недисциплинированные, могли бы вступить в борьбу с такой армией. И жизнь текла по-старому. Чужестранец, попав в Самосату или Эдессу, вряд ли заметил бы признаки внутренней неурядицы в стране, наоборот, у него создалось бы впечатление, что народ доволен властью Нерона и счастлив.

Туземные князья и знать в официальных заявлениях по-прежнему выражали радость по поводу пребывания в их странах высокого гостя. Но те же князья и знатные господа плохо спали и косо смотрели на Варрона. Они знали, что среди их народов растет глухое недовольство, они видели, что хлеб, вино, пироги и деньги иссякают, а гнет Теренция, Требония, Кнопса чувствовался сильней, чем раньше гнет огромного и безликого Рима.

Из советников Нерона Кнопс яснее других чувствовал, как пошатнулись основы нероновского режима. Он замечал это прежде всего по поведению ближайшего своего окружения. Его тесть Горион осмелился даже затянуть в его присутствии грубым, некрасивым голосом песенку о горшечнике, хотя она задевала его самого как владельца фабрики на Красной улице и как тестя Кнопса.

Кнопс, однако, пропускал мимо ушей