Боб понял: так они далеко не уйдут. Принял радикальные меры. Разорвал мешковатую юбку девушки по центру: снизу и практически до самого паха. Завязал обрывки вокруг щиколоток — получилось нечто вроде шальвар. Вот только на мусульманском Востоке за подобные «шальвары» вряд ли бы погладили по головке — уж больно вызывающе они выглядели. В таких только одалискам перед султаном в гареме отплясывать, соблазняя всемогущего владыку видом обнаженных — надо заметить, весьма стройных и обольстительных — ножек.

Положа руку на сердце, Боб и сам тайком косился на длинные, точёные ноги Аннет. Думал: «С такими формами только шорты да миниюбки носить, а не подобные балахоны. И зачем это некоторые дамочки так себя уродуют?»

Пушкиндт мало того, что сед, как лунь, а всё туда же. Завёл свою стихотворную волынку. И как нарочно — на злобу дня.

— Diany grud', lanity Flory

Prelestny, milye druz'ya!

Odnako nozhka Terpsihory

Prelestnei chem-to dlya menya.

И так несколько строф, до:

— Slova i vzor volshebnits sih

Obmanchivy… kak nozhki ih.

Наверное, Пушкиндт не ведал, что в молодости премьер-министр Франции Жак Ширак перевёл «энциклопедию русской жизни» на французский, а то бы выдал цитату в понятном Бобу формате. А так — парижанин ровным счётом ничего не понял (ну, не интересовала француза русская поэзия; да и языка он не знал), а вот Аннет покраснела ещё гуще: точно щёки нарочно свеклой натирала.

Духота стояла жуткая.

— И это ещё австралийская зима, — перешел на прозу, а заодно и на французский Пушкиндт.

— Зима? — удивилась Анна.

— Да, в южном полушарии всё наоборот. Сейчас у них здесь нечто нашего ноября.

— Жарковато что-то для ноября.

— Так мы не так далеко от экватора. Если сопоставить с северным полушарием, то это примерно как Южная Индия, или Тайланд. А там, знаешь ли, и в ноябре душновато. Температура весь год держится на одном уровне: примерно двадцать семь градусов. Разница между зимой и летом в количестве осадков. Сейчас как раз начинается сезон засухи.

— Досадно, — вздохнула девушка. Вытерла тыльной стороной ладони пот со лба, посетовала: — Пить хочется ужасно.

Пушкиндт, видать, не верил в ложь во спасение. С мало успокаивающей прямотой заявил:

— С водой здесь туго. Как бы не пришлось пить свою мочу.

— Мочу?! — Аннет едва не стошнило от одного только заявления о подобном экстремальном испытании. — Но ведь Боб обещал отыскать воду. Она нужна ему, чтобы развести огонь при помощи… ну, как бы это сказать…

— Я понял, — пришёл на помощь стеснительной девушке Пушкиндт. — Ну, раз мсье Робер обещал найти воду, значит найдёт. Говорят в скалах, в природных купелях, порою собирается дождевая вода. Может быть, нам повезёт.

И им повезло. Причём повезло дважды. Во-первых, на дне одной из расщелин они действительно отыскали глубокую гладкую вымоину — нечто типа естественного колодца. В этот колодец, как в глубокую чашу, во время дождей с окрестных скал стекала вода. Стекала и накапливалась. Скопилось прилично. Даже не всё успело испариться: тень от скалы надёжно укрывала своеобразное водохранилище от палящего австралийского солнца.

Во-вторых, неподалёку Боб приметил сожженное молнией деревце.

— Вот так удача, — обрадовался каскадёр. — Уголь! Это и прекрасный трут, и чудесный абсорбент… Разбиваем лагерь. Заночуем здесь.

Аннет облегченно вздохнула, плюхнулась на камень, сняла кофту, осталась в одной блузке. Взор Боба невольно задержался на аппетитных округлостях девичьей груди, скользнул по обнаженным ногам.

Пушкиндт перехватил взгляд француза, подмигнул, перефразировал хрестоматийную, но, тем не менее, неизвестную Бобу фразу Сталина:

— Одежды решают всё.

Смущенный трюкач отвернулся, развил кипучую деятельность. Скинул рюкзак, достал из него пачку презервативов. Затем стянул с себя куртку и майку.

Аннет с некоторой опаской посмотрела на француза (уж не перегрелся ли, не удумал ли чего?), поспешно накинула кофту, свела слишком вызывающе расставленные ноги.

Боб, не обращая внимания на манипуляции девушки, завязал майку снизу узлом, накидал в получившийся мешок размельчённый древесный уголь. Сверху положил несколько кусков покрупнее, всё это прикрыл пучком сухой травы. Прокомментировал:

— Надо обязательно профильтровать воду. Пить воду с бактериями крайне опасно. Это может вызвать рвоту или диарею. И тогда обезвоживание нам обеспечено.

Боб распаковал один презерватив, набрал в него воду из колодца. Вода оказалась грязная, мутная, с ужасным бурым осадком. Распределил роли:

— Мсье Мишель держите майку, вы Аннет распакуйте ещё один кондом.

— Я?! — Глаза девушки расширились до размера, выдаваемого до этого линзами очков.

— Ну, не я же. У нас у всех руки заняты.

— Но…

— Ладно, держите. — Боб сунул бедняжке в руки наполненный водой презерватив (Аннет словно какого-нибудь тарантула в руки взяла, вся скривилась, сморщилась). Сам распаковал ещё один, растянул под майкой. Скомандовал: — Мишель, раскройте майку, Аннет, потихоньку лейте… Прогоним воду раза два через угольный фильтр, и её вполне можно будет пить. Вы же хотели пить?

Пить Анна, конечно, хотела, но делать это прямо из презерватива (именно так утоляли жажду мужчины), напрочь отказалась. Бобу пришлось наливать ей дважды профильтрованную воду в заведомо отмытые с углем (вместо мыла) ладошки.

Когда все напились, Робер занялся разжиганием огня. Вновь заполнил презерватив отфильтрованной водой («Из мутной воды хорошей линзы не получить»), завязал кончик («Вода в Австралии — на вес золота; каждая капля на счету»), придал получившейся ёмкости форму шара («Вуаля! практически идеальная линза»). В качестве трута Боб решил использовать всё тот же уголь («Я же говорил: полезная штука!»). Немного сжал шар-линзу, поместил примерно в пяти сантиметрах от угольков, сфокусировал на них солнечный луч.

Ждать пришлось недолго. Через полторы-две минуты один из угольков зачадил. Боб подул на него, раскочегарил докрасна, сунул в приготовленный заранее пук сухой, как порох, травы. Трава занялась моментально. Боб принялся подкидывать ветки — костёр запылал.

— Ловко у вас получилось, — восхитилась скаутскими талантами француза Аннет. — Вы прямо Тарзан.

— Тарзан ел мясо сырым. А я люблю жаркое.

— Жаркое?

— Ну, не ложиться же спать на пустой желудок? Я, между прочим, в последний раз трапезничал на борту самолета «Париж — Санкт-Петербург». Съел пару бутербродов, да запил чашкой кофе. У вас, я думаю, дела обстоят немногим лучше.

— Да, — улыбнулась девушка (сверкнувшие брекеты испортили всё впечатление от чудесного перевоплощения заморыша в кралю), — пакетик сока и шаурма в аэропорту.

— Шоверма, барышня, шоверма, — поправил сызранчанку старый петербуржец.

— Неведомой мне шавермы не обещаю, — сказал Боб, — но пойду, поищу что-нибудь на ужин. А вы соберите пока побольше дров — костёр надо подкармливать, — и приготовьте, пожалуйста, кровати.

— Кровати?

— Ну, не на земле же нам спать. Тут столько