Шрифт:
Закладка:
Мысленно костеря себя самыми грязными словами, Тристан подошел к Адалине и пальцами приподнял ее подбородок.
– Честь «Черной розы» непогрешима. Раз я обещал помочь, значит, сдержу слово. Дай мне месяц, и я вернусь за тобой.
Ее большие глаза цвета растопленного шоколада блестели от едва сдерживаемых слез, губы покраснели – она наверняка кусала их от волнения или злости на него.
Тристан глубоко вздохнул и отстранился, а то неровен час скользнул бы подушечкой большого пальца по ее нижней губе. Воспоминание о недавней ночи, когда он познал вкус ее смелого и уверенного поцелуя, вынудило его сделать еще один шаг назад.
Нельзя.
– Почему я должна тебе верить? – в отчаянии спросила Адалина, удерживая самообладание на тонкой нити. Тристан слышал, как та трещала, готовая вот-вот оборваться. – Что, если ты солжешь? Все кругом врали мне. Я больше не могу верить на слово.
В этот миг с Адалины будто слетели все маски. Красивая, гордая, сильная, но сломленная и одинокая.
Тристан знал, что ей стоило больших усилий наступить себе на горло, прийти сюда и молить его о помощи. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и выудил из-под нее цепочку с кулоном, которую не снимая носил последние два года. Он сорвал ее с шеи и положил медальон с выгравированными ландышами прямо на ладонь Адалины.
– Что это? – удивленно спросила она, разглядывая украшение.
– Символ моей клятвы. – Тристан с тоской смотрел на украшение. – Эта вещь безмерно мне дорога, и я обязательно за ней вернусь. Сбереги ее, Адалина. Сбереги для меня, и я спасу тебя, обещаю. – Он накрыл медальон ее пальцами, сжимая узкую нежную ладонь в кулак.
Адалина стояла не шелохнувшись, пока Тристан надевал поверх рубашки камзол и дорожный плащ. У двери он не выдержал и бросил на нее последний взгляд.
– Сейчас придут слуги за сундуком с моими вещами, тебе нужно скрыться. – Он придал голосу ленивую небрежность.
– Я о себе позабочусь. – Адалина приподняла подбородок, стараясь вернуть себе горделивый вид, но в ее глазах плескалось одно чувство, затопившее его и заставившее пожалеть, что он вообще обернулся.
В ее глазах сияла надежда.
Тристан мысленно выругался и стремительно покинул комнату, но было уже поздно. В его груди пустила корни странная, дурманящая потребность оправдать надежды Адалины.
– Чтоб тебя! – злобно процедил он и быстро зашагал к выходу из дворца.
Глава 36
Традиционно Великий Совет проходил в Аталасе, поскольку Запад располагался в самом центре Великого Материка и граничил со всеми королевствами, кроме Северного царства, но оттуда можно было легко добраться через пролив.
Рэндалл со своей свитой приехал в Аталас раньше Авроры, но присланная почтовым голубем весточка сообщила ему, что делегация северян прибудет в день Совета.
Рэндалл ужасно соскучился. У него вошло в привычку каждые несколько минут смотреть на перстень в камне – проверять, мерцает ли он мягким успокаивающим светом или мигает тревожным сиянием. Иногда он чувствовал, как холодеет или накаляется металл перстня из-за камня души, но Рэндалл научился толковать и эти изменения.
В одно раннее утро его разбудила нестерпимая боль, которая распространялась от пальца по всему телу и обжигала сердце. Он сразу все понял. Понял, что его девочке плохо. Он прижался холодными губами к раскаленному камню и мысленно воззвал к ней.
«Я с тобой, душа моя. Слышишь? Я рядом».
Перед глазами возникло воспоминание, как он утешал Аврору у камина, когда она рассказала ему правду. Он в мыслях прокручивал эту сцену раз за разом, надеясь, что и Аврора вспомнит. Она не одна. Как бы ей ни было страшно, она никогда не останется одна.
Боль постепенно угасла, сменившись упоительной прохладой. Аврора услышала. Почувствовала его присутствие. Все будет хорошо.
Теперь же, после прихода вестей от Дайна, Рэндалл точно знал, что Единый смилостивился над ним, и Север поддержит Арден. А совсем скоро и Аврора будет рядом. Решающий ход осталось сделать Тристану, от которого тоже пришло письмо. Он сообщил, что нашел способ вызволить отца.
Похищение Алана было запланировано на день Совета, чтобы не привлекать внимания Артура и Стефана и усыпить их бдительность. Тристан солгал Артуру, что его снова чуть не отравили, но он якобы успел выпить противоядие и теперь так слаб, что не сможет явиться на Совет. Это было весьма правдоподобно, учитывая, сколько раз за последний месяц Тристана пытались убить.
Делегации Востока, Ардена и Союза Островов обосновались во Дворце Правды – так называлось старинное здание, которому согласно преданиям было больше тысячи лет. Здесь проводились мирные переговоры, заключались союзы между королевствами и решались сложные политические вопросы. Дворец имел три этажа и множество комнат, и хотя им пользовались крайне редко, все равно поддерживали чистоту и уют. Это была священная обязанность короля Запада – оберегать общий дом всех королевств. Стефан справлялся неплохо.
Рэндалл обустроился в просторной комнате с высоким сводчатым потолком, украшенным лепниной. В углах возвышались колонны с лепниной в виде виноградной лозы, тянущей извилистые длинные ветви прямо к потолку. Если бы не обстоятельства, из-за которых он оказался здесь, Рэндалл бы насладился прекрасным видом с балкона на шумный, никогда не засыпающий город.
Этой ночью Рэндалл долго ворочался, а когда ему наконец удалось уснуть, он увидел сон, в котором стоит под Хладными водами Великого водопада и пьет кровь из ритуальной чаши. Порезы на предплечьях кровоточили, и с каждой каплей, падавшей на холодный камень пещеры, он терял силы, а кровь в чаше все не заканчивалась.
Он проснулся от кошмара в холодном поту и первым делом осмотрел шрамы на руках, полученные во время ритуала Аданат.
– Сегодня все закончится, – шепнул он самому себе, откинул тонкое одеяло и поднялся с кровати.
В комнату проникали первые рассветные лучи, а значит, до начала Совета оставалось всего несколько часов. Рэндалл уже собирался пройти в умывальную, как дверь отворилась и в комнату проскользнула невысокая фигура в длинном плаще с капюшоном. У него в груди разлилось приятное тепло, словно пустота внутри заполнилась недостающей частью. Ему не нужно было видеть лицо или слышать голос незнакомки. Он узнал бы ее даже в толпе безликих фигур в черных балахонах.
– Моя душа, – облегченно выдохнул он и улыбнулся.