перекатился через голову, вскочил на ноги и, злобно ощерившись, ринулся в бой. Попов пропустил мимо себя его руку, придержал широкое запястье и легонечко ударил в локоть — обезоружил. Крюк перелетел через забор. Китаец взъярился. Его руки превратились в ветряную мельницу. От мокрой куртки пошёл пар. Попову тоже стало жарко. Захотелось скинуть с себя всё — стать лёгким и свободным. Мешал тяжёлый револьвер, да ещё эта туфля. Он развернулся, ушёл вбок и его локоть вновь заехал в челюсть. Теперь, слева. Может быть, туфля и не My Лань, другой какой-нибудь красавицы. В ответ получил удар в грудь — китаец был напорист. Поплыли чёрные круги перед глазами. Ударившись лопатками о землю, Попов "выстрелил" ногами в пах противника, но угодил в бедро — китаец перелетел через голову и вновь вскочил на ноги. Не отступал ни на шаг. Его меч оставался в ножнах.

"Крепкий орешек", — оценил ловкость китайца Попов, не подпуская того к себе и нанося удары. — Кто же он такой? Бандит или военный? Стремительным нырком, пятками в перевороте, угодил китайцу в нос — брызнула кровь — вогнал кривую переносицу в раскосый череп...

Когда отпрыгнул в сторону, китаец повалился навзничь. Потерял сознание.

Надолго. Впрочем, времени на осмысление чужих поступков у Попова не было. Он быстро пересёк двор, обогнул низенький дом с бамбуковой верандой и, выглянув из ворот, неспешно направился в сторону татарского рынка: купить новую куртку и переодеться.

Лицо его было мокрым, платье грязным. Дождь сеял, не переставая.

…Су Шунь первым вошёл в комнату пыток и жестом приказал палачам не отрываться от дела. Те учтиво поклонились и возвратились к своим подопечным, которых учили ритуалу "коу-тоу". Ритуал это красочность долга. Верность традиции.

Су Шунь занял своё излюбленное место на небольшом возвышении, рядом с ним уселись начальник тюрьмы — по правую руку, и чиновник с ляпис-лазурным шариком на головном уборе — по левую.

Пленные французы, а это были барон Меритенс — посольский переводчик, и руководитель учёной миссии в Китае Эскайрак де Латур, тотчас были поставлены на колени перед знатными гостями тюрьмы и облиты холодной водой: приведены в чувство. После этого на голову каждого надели металлический обруч с винтом и зажали так, что душераздирающие крики "обучаемых" заставили Су Шуня сладостно осклабиться.

— Ваша сила в вашей искренности, — сказал он палачам, и те поняли его: ослабили зажим. Ослабили, чтобы усилить.

От боли у барона Меритенса остановилось сердце. Он посинел и ткнулся в землю лбом.

Палач почесал подбородок, обтянул на лице чёрную глухую маску с прорезями для глаз и начал бить несчастного бамбуковыми палками, приводя в чувство. Его подручный, тоже в чёрной маске, принялся вливать обмякшему барону воду в нос, бесцеремонно запрокидывая его голову.

— Один раз поклонились, — с явным удовольствием сказал Су Шунь и вдруг, сорвавшись с места, подскочил к Эскайраку де Латуру, норовя ударить его ногой в ухо. — Ниже надо кланяться, усердней! — Ещё ниже! — Он схватил беднягу за уши и начал бить головой об пол. Тот захрипел и повалился набок. Из его глаз потекла кровь.

Су Шунь оскалился и принялся охаживать его бамбуковым обрубком. Устав от экзекуции, он вытер с лица пот и, кажется, впервые за день испытал блаженство.

Глава XХII

Дождливым ранним утром лорд Эльджин и барон Гро получили уведомление о том, что они могут продолжить прерванные переговоры с младшим братом богдыхана принцем И Цином. О судьбе заложников не было сказано ни слова.

Если лорд Эльджин выглядел утомлённым, то барон Гро был явно нездоров. Лицо его осунулось, щёки ввалились, губы обметало чем-то серым.

После взаимного приветствия Игнатьев поинтересовался судьбой парламентёров.

— Вы потребовали их незамедлительной выдачи?

— В самой категоричной форме, — отчеканил лорд Эльджин.

— Выдвинули ультиматум: или-или, — болезненно поморщился барон Гро. — Или они возвращают пленных…

— …или мы уничтожаем Пекин, — закончил фразу лорд Эльджин.

Игнатьев понимающе кивнул.

— Не могу выразить, как я подавлен событиями последних дней. Парламентёры, заложники, трупы… Я отказываюсь, что-либо понимать… Ужасно жаль погибших.

— Мерзавцы! дикари! — не скрывал своего гнева лорд Эльджин. — Мало того, что они убивают своих жён и детей, лишь бы те никогда не узнали приличий цивилизации, мало того, что они убивают себя, бросаясь в воду и в огонь, они ещё решили брать заложников, терзать невинных, мучить пленных!

— Насколько мне известно, — скорбно проговорил Игнатьев, — двое из них обезглавлены.

— Увы, — развёл руками лорд Эльджин и снова вскипел: — Я им выдам! Они узнают, что это такое: полномасштабная война. — Он вскочил с места и заходил по комнате. — Подумать только! и весна, и лето, и начало осени прошли в неимоверном напряжении: переговоры, ультиматум, штурм Дагу, и вновь переговоры... Казалось, что ещё чуть-чуть — и цель близка: переговоры завершатся, мир будет подписан, всё пойдёт на лад, — он остановился и всплеснул руками, — но, не тут-то было! Пленение парламентёров спутало все карты!

— Сложность в том, — угрюмо посмотрел на своего коллегу барон Гро, — что никто до сих пор понятия не имеет, какова судьба заложников, что предпринять и на что делать ставку?

— На наступление армии, — проткнул воздух пальцем лорд Эльджин.

— Или на переговоры с китайцами, — будто не слыша его, вздохнул барон.

— К чёрту! — воскликнул англичанин. — Надо сокрушить династию Цинов и выставить китайцам ещё больший счёт за все наши издержки!

— Забыв о пленных? — вкрадчиво спросил Игнатьев.

— Да! Судьба несчастных станет нашим козырем. Пожертвовав парламентёрами, ссылаясь на международное право, мы двинем армию на штурм Пекина, и Европа будет нам рукоплескать! — Он перевёл дух и сжал кулак. — Я из мартышек душу выну! Заставлю подписать все ранее отвергнутые пункты...

— И таким образом собьёте спесь с маньчжуров навсегда, — не то подсказывая, не то утверждаясь в собственной мысли, задумчиво произнёс Николай, и ему показалось, что он выразил умонастроение барона Гро: тянуть нельзя и торопиться не хочется, и угадал ход мыслей лорда Эльджина: решение надо принимать самостоятельно, и не прислушиваться к мнению коллеги он не имеет права, как-никак союзники. Три тысячи чертей! Выходит, что? Нужно прислушаться к совету, да только кто же ему даст верный совет? Может, Игнатьев? Он встретился глазами с англичанином. Тот взгляда не отвёл. По-видимому, ждал вопроса.