Вот только меня не покидает ощущение, что мы упускаем что-то важное.

– Я с тобой, Симон. Ну, не считая того, что я не согласна с твоими выводами о Ламберте. Он любил Жулиану больше, чем кого бы то ни было.

Симон откидывается на спинку стула и опускает взгляд на пол.

– В чем-то ты права. И мне трудно поверить, что он мог причинить боль тебе. Просто… – Он замолкает и вздыхает. – Ты права.

Но что-то в его согласии мне не нравится.

– А что сказал бы альтум Феррис?

– Велел бы доверять интуиции.

– Так почему ты этого не делаешь?

– Я доверяю, – бормочет он. – И она говорит мне, что у Ламберта есть чувства к тебе. И это затмевает все мои рассуждения.

Я пристально смотрю на него:

– Ты хочешь сказать, что ревнуешь?

Симон приподнимает голову:

– Я хочу сказать, что по сравнению с ним мне нечего тебе предложить.

Я опускаюсь на колени, чтобы наши лица оказались на одном уровне:

– Меня это не волнует.

– Но волнует меня, – шепчет Симон. – И так сильно, что я готов уступить тому, кто сможет обеспечить тебя всем, как никогда не удастся мне.

Я наклоняюсь ближе к нему:

– Это мой выбор, помнишь?

Симон приподнимает голову, чтобы я не смогла его поцеловать, а его глаза переполняет страдание:

– Еще и мой, Кэт.

Глава 56

Хоть Симон и решил поиграть в мученика, он против того, чтобы я шла домой. А я не хочу оставаться – боюсь, что убийца нападет на аббатство, желая добраться до меня.

За два часа до рассвета я отпираю кухню ключом, который ношу в кармане рядом с камнем пустоты и лунным камнем, отданными Афиной. Когда я запираю замок вновь, в дверях мастерской появляется Реми. Его темные жесткие волосы торчат в разные стороны, словно он часто дергал их руками. Несколько секунд он пристально смотрит на меня, словно сомневается, что я настоящая. А затем, не говоря ни слова, пересекает кухню и сжимает меня в объятиях. Это удивляет меня так же сильно, как осознание, насколько я в этом нуждалась.

– Прости, – говорит он, не отрывая лица от моих волос. Слез нет, но по опухшим глазам можно не сомневаться, что он плакал. – Я сорвался. Сказал не то, что думаю, Кэт. Прости.

Я обнимаю его в ответ, своего большого, глупого почти что брата, рядом с которым, несмотря ни на что, всегда буду чувствовать себя в безопасности и дома.

– Ты имел полное право считать, что виновата я, – бормочу я ему в грудь.

Если убийца решил навредить святилищу из-за меня, в каком-то смысле так и есть.

Реми отстраняется и обхватывает мое лицо мозолистыми руками, чтобы наши взгляды встретились. Из-за налитых кровью вен его глаза кажутся ярко-зелеными.

– Я никому не говорил, – уверяет он. – И не скажу. Никогда. Никто не должен об этом знать. Даже магистр Томас.

Он хочет защитить меня, как я пыталась защитить архитектора и Симона, – даже не зная о моей невиновности.

– Но я не виновата, Реми, – говорю я. – Скорее всего, кто-то либо повредил балки, либо ослабил гвозди.

– Зачем кому-то это делать? – Он хмурится и опускает руки мне на плечи. – Откуда ты знаешь?

Симон всегда держал детали убийств в секрете, так что стоит поискать другой способ рассказать об этом.

– Ты нашел что-нибудь странное? Поврежденные балки и ослабленные крепежи?

Реми моргает:

– Мне даже в голову не пришло проверить.

– Может, нам удастся найти какие-нибудь доказательства сегодня.

Он качает головой:

– Не получится. Все обломки собрали и сожгли. Ты же понимаешь – альтум тут же потребовал очистить святилище от всего проклятого.

То же самое произошло несколько лет назад, когда рухнули строительные леса. Это лишило нас множества материалов, которые мы могли бы использовать снова, но магистр знал, что никто не позволит. Правда, я не ожидала, что все приберут так быстро.

– Уже? – спрашиваю я. – За один день?

– Полгорода пришло на помощь. – Реми отпускает мои плечи и берет руки, потирая их тыльную сторону грубыми большими пальцами. – Но это не имеет значения. Я никогда и никому не позволю думать, что в этом есть твоя вина. Просто… пообещай, что не сбежишь и не присоединишься к сестрам Света.

– Я… – Я замолкаю, чтобы получше подобрать слова. – Ты знал, где я была?

– Мама сказала – ты прислала записку, что побудешь в монастыре несколько дней. – Он переворачивает мои ладони и смотрит на них. – И вела себя так, словно ты уже не вернешься.

Видимо, Грегор все же написал ей. Интересно, вправду надеялся, что я останусь в Квартале навсегда?

– Мне просто хотелось побыть наедине со своими мыслями.

Глаза Реми расширяются, когда он замечает красно-коричневые пятна на рукавах и тунике:

– Это твоя кровь?

Я порываюсь рассказать, как порезалась о стекло – хотя и не собираюсь упоминать, при каких обстоятельствах, – но затем вспоминаю, что ладонь зажила. И на теле нет ни одной большой раны, которой можно было бы все объяснить.

– Да, со дня обвала.

– Не помню, чтобы видел на тебе столько крови. – Реми хмурится, глядя на белый шрам от раны, из-за которой и появилась большая часть пятен на одежде, словно знает, что он появился недавно.

Мне остается лишь пожать плечами.

– Я приняла ванну, но хотелось бы переодеться.

– Да, да. Конечно. – Выпустив одну руку и держа меня за вторую, Реми ведет меня к передней части дома. – Ты спала? – спрашивает он. – Хочешь отдохнуть сегодня?

– Может, несколько часов. – Его доброта и забота непривычны, но, полагаю, он действительно напугался, что я больше никогда не появлюсь дома.

– Ты знаешь что-нибудь о магистре? – спрашиваю я, когда мы поднимаемся по лестнице. – С ним все в порядке?

Продолжая держать за руку, Реми ведет меня наверх.

– Я вчера подкупил одного из стражников, чтобы тот рассказал о нем. Магистр Томас в добром здравии, но почти не отвечает на вопросы.

Мы останавливаемся возле моей комнаты: Реми все еще запрещено переступать ее порог.

– Ты все еще считаешь, что архитектор мог убить тех женщин? – Мой голос звучит более осуждающе, чем хотелось бы.

– Я не знаю, Кэт, – смотря на наши соединенные руки, бормочет он. – И не понимаю, почему он не говорит, где был той ночью, но…

– Но – что, Реми?

Он прикусывает губу:

– Мать Агнес убили, чтобы причинить тебе боль. И, если ты права насчет обвала, он произошел в том