– Ты мне доверяешь?

Ламберт морщит лоб:

– Конечно, доверяю, мисс Катрин.

– Кэт.

На его лице появляется легкая улыбка:

– Да, я доверяю тебе, Кэт.

– Тогда иди за мной.

Как только мы оказываемся снаружи, я нахожу глазами луну, чтобы напитаться ее силой и насладиться ощущением того, как она растекается по венам. Мир становится красочнее и ярче, чем в солнечный день, нос и уши наполняются запахами и звуками со всех сторон. Словно я – везде, где есть лунный свет. Одновременно парю – и приземлена.

– Готов? – спрашиваю я.

– Полностью, – отвечает он. – Показывай дорогу.

Я поворачиваюсь и бегу по улицам. Ламберт следует за мной по пятам. Благодаря слуху и хорошему зрению мы легко избегаем встречи со стражниками или любым, кто вышел на улицу в этот час, задолго до того, как нас заметят. Из-за веревки, все еще обвивающей мою талию, бежать тяжело, дыхание сбивается, но я не замедляюсь. Вскоре в поле зрения появляется монастырь, а за ним – увитая лозами и усеянная цветами стена. В груди зарождается странное чувство, похожее на то, что я испытала рядом с Реми этим утром. Будто я – дома. Сколько домов может быть у человека? А может, я чувствую себя так потому, что лишилась прежнего пристанища?

Селенаэ уже поют у лунного бассейна. Когда я слушала эту песню в детстве в своей постели в аббатстве, мне казалось, что мелодия танцует на коже, а теперь она впитывается, как вода в морскую губку, оседает в костях. Магия в венах отзывается ей, сплетаясь в единой гармонии, вызывая сильнейшее желание присоединиться к поющим.

Но сейчас не время. Сегодня вечером лучше держаться подальше от площади, иначе я никогда больше не вернусь в обычный мир.

Когда мы подходим к входу в квартал, Ламберт замирает. Сомневаюсь, что даже его отец, градоначальник Коллиса, бывал тут. Уж точно не после восхода луны.

– Все хорошо, Ламберт, – говорю я. – Здесь мой народ.

– Твой народ, – повторяет он, хотя по его лицу видно, что он ничего не понимает.

Я протягиваю руку:

– Да. Тебе нечего бояться.

Сделав глубокий вдох, Ламберт сжимает мои пальцы и проскальзывает вслед за мной сквозь лозы лунного цветка.

Глава 59

На улицах никого нет, и нас некому останавливать. На небе сияет почти полная луна, и селенаэ собрались у бассейна, но мне с трудом верится, что никто не заметил, как мы вошли в квартал. Хотя я и стараюсь вести себя как можно тише.

Дверь Афины не заперта. Я завожу Ламберта в дом, сразу же ощущая потерю лунной магии, и зову Симона. Он появляется в конце коридора и, доковыляв до нас, сжимает меня в объятиях. Этот порыв скорее вызван облегчением, что со мной все в порядке, чем романтическими чувствами, но Ламберт смущенно отходит в сторонку. Отстранившись, Симон обхватывает рукой мои плечи.

– Я переживал, что ты не сможешь прийти. У тебя… – Он замолкает и широко распахивает глаза, осознав, кто стоит рядом с нами.

– Все хорошо, – уверяю я. – Мы с Ламбертом выяснили, кто убийца.

Симон отступает на шаг назад, словно хочет убежать:

– И кто же?

Я кладу руку ему на плечо:

– Это Реми. Все, о чем ты говорил прошлой ночью, идеально подходит к нему.

Нужно как можно быстрее объяснить свою логику. Сложнее всего оказалось поверить, что Реми приложил руку к обвалу в святилище. Но сейчас я понимаю: так он подтолкнул меня к мысли, что он единственный во всем мире, кто остался со мной.

– Он носит с собой косу из волос. Говорит, на удачу.

– Из чьих волос?

– Из моих.

Плечи Симона опускаются.

– Я никогда не подозревал его, – шепчет он.

– Я тоже. Хотя знала его. Или думала, что знаю.

Симон еще с полминуты обдумывает эту идею. А затем трясет головой.

– Заходи и садись. Нужно обсудить, что делать дальше.

Пока мы идем на кухню Афины, я понимаю, что он почти не хромает.

– Ты выглядишь намного лучше.

Симон смотрит на свою вывихнутую лодыжку:

– Твоя кузина сегодня днем снова примотала к ней камни крови. Или магниты, или как они там называются. Главное, почти не болит. А хожу я так потому, что у меня в носке до сих пор камни.

На его лице появляется слабая улыбка, но мне кажется, что он все еще не свыкся с мыслью о магии.

– Это дом твоей кузины? – осматривая кухню, спрашивает Ламберт.

– Да, – отвечаю я. – Она – целительница и лечила Маргерит, пока сестры Света не забрали ее в монастырь.

– Но… твоя кузина?

– Я только недавно узнала, что я наполовину селенаэ, – объясняю я. – Они связались со мной после ареста магистра Томаса.

Его глаза расширяются от внезапного озарения.

– Я знаю, кто ты, – шепчет Ламберт. – Твой отец был целителем, который похитил галлийскую девушку и… соблазнил.

– Он не похищал ее, – говорю я, сдерживая злость. Ламберт лишь повторяет то, что ему говорили. – И не соблазнял. Они были мужем и женой.

Ламберт хмурится:

– В записях отца говорится: родители не пожелали платить выкуп и попытались спасти дочь, но селенаэ убили и ее, и ребенка.

Я поднимаю брови:

– А в записях селенаэ говорится, что она умерла при родах, потому что родители моей матери привели в квартал целую толпу, которая прошлась по улицам, оставив после себя дюжину убитых. Погиб и мой отец. Его родственники отказались признавать меня и передали в монастырь.

Ламберт сглатывает:

– Кажется, я всегда слышал эту историю только от одной из сторон.

Конечно, не признание вины, но хоть что-то.

– Ты и остальные жители Коллиса, – говорю я. – Но сейчас важнее обсудить, как найти Ремона и Удэна.

– Удэна? – недоуменно спрашивает Симон. – При чем тут Удэн?

– Реми сейчас с ним, – отвечаю я. – Они с другими добровольцами и стражей патрулируют город, пытаясь найти тебя.

– И ты привела их прямо к нам.

Афина стоит в дверях ванной комнаты. На ее лице ни единой эмоции, а голос звучит спокойно, так что трудно понять, злится ли она, но от ее слов в голове вспыхивают картинки объятых огнем улиц.

– Городская стража здесь? – восклицаю я. – В квартале?

– Еще нет. – Афина смотрит подведенными сурьмой глазами на Ламберта. – Но ты привела сына градоначальника. И за ним точно придут.

– Никто не знает, что я здесь, – возражает Ламберт.

– Твои заверения ничего не значат, адрианин. – Афина переводит взгляд на меня. – Катрин, жители квартала сполна заплатили за твое рождение, но мы не осуждали тебя. А сейчас ты не столь