от дома Монкюиров выворачиваю плащ обычной черной изнанкой вверх. Погода достаточно теплая, в плаще немного душновато, но в платье Маргерит я ощущаю себя практически голой: обычно сестры надевают еще несколько слоев одежды под него и сверху.

Выйдя на улицу вновь, я присоединяюсь к знатным и богатым горожанам, пришедшим засвидетельствовать свое почтение – графу, а не его дочери. Большинство останавливается неподалеку от градоначальника, стараясь, чтобы он заметил их появление. Никто даже не думает приблизиться к гробу Жулианы, стоящему в центре комнаты. Глядя на ее желтоватое осунувшееся лицо, они шепчутся о том, что она, видимо, долго болела, и о том, как им жаль, что они не знали и ничем не могли помочь.

А меня все злит. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них предложил бы свою помощь, знай они все о ее сумасшествии. Болезни ума, в отличие от болезней тела, считаются позором. Но разве мозг – не такой же орган, как сердце или легкие? Ирония в том, что люди станут избегать сумасшедшего сильнее, чем больного чумой. Вот только безумием нельзя заразиться, как кашлем.

Я даже готова поспорить, что незначительные нервные расстройства встречаются чаще, чем простуда. Возможно, люди стыдились бы их меньше, если бы оставались честны с самими собой и воспринимали это так же спокойно, как опухшие суставы или расстройство желудка, а к больным стали бы относиться с тем же состраданием, как, видимо, жители Мезануса.

Но, когда я смотрю на Жулиану, становится ясно: до этого дня еще далеко. Меня ведь ее поведение тоже напугало и вызвало оторопь. И, не знай я истории Симона, стала бы, скорее всего, избегать ее, как все остальные.

Отсутствие людей у гроба означает, что любой в комнате сможет увидеть все, что я делаю, но у меня не так много времени. До заката осталось всего несколько минут, а потом тело Жулианы накроют, чтобы вынудить ее дух покинуть тело ради Света. Я бросаю взгляд на графа, который стоит в дальнем углу комнаты и принимает непрерывный поток соболезнований – но даже он не смотрит на свою дочь.

Сделав глубокий вдох, я подхожу к телу. В правой руке – самый сильный камень крови из тех, что были у Афины. От него исходит такая сила, что пальцы немеют. Я планирую сделать вид, будто читаю молитву, и прижать камень к восковой коже Жулианы, но переживаю: вдруг ее последняя мысль будет настолько слабой, что ее сложно будет услышать в переполненной комнате.

Потянувшись к окоченевшей руке, я замечаю в толпе Удэна. Он сидит на стуле у стены, упираясь предплечьями в ноги.

И неотрывно смотрит на меня.

Налитыми кровью глазами он следит, как я отодвигаю плащ, скрывающий платье Маргерит, а затем поднимается на ноги и, слегка пошатываясь, шагает вперед, пока не останавливается напротив. С другой стороны от Жулианы. Даже без магии я могу ощутить запах выпивки с расстояния, которое нас разделяет.

– Спасибо, что пришли, – скрипучим голосом говорит он.

Никак не ожидала такой вежливости.

– Прошу прощения, что так поздно.

– Реми уже был, – осматривая меня, продолжает он. – Но ушел на закатную службу по погибшим строителям. – Хотя их души должны были отправиться со вчерашним закатом, родственники не успевали подготовиться, поэтому решили перенести прощание на сегодня. – Он сказал, что не видел вас со вчерашнего вечера.

– Я была в аббатстве, присматривала за своей подругой.

– За святой сестрой? – Обвиняющий взгляд Удэна мгновенно сменяется на озабоченный. – Она очнулась? Что-нибудь помнит?

– К сожалению, нет. – Хоть Маргерит ничего не помнит, я не осмеливаюсь признаться, что она пришла в себя, и уж тем более что мы разговаривали. – Я еще не видела Симона, – прочистив горло, продолжаю я. – Он наверху?

Ярость опаляет пустые темные глаза Удэна.

– Этот ублюдок сбежал, – рычит он. – Возможно, теперь вы пересмотрите свое отношение к нему.

От его гнева я невольно отступаю на шаг назад, натыкаясь на что-то твердое. А еще – ударяюсь локтем, отчего камень крови вылетает из ладони и, проскользив по подолу платья, звонко ударяется о половицы.

О нет!

– Мисс Катрин, – произносит у меня за спиной Ламберт, и я тут же оборачиваюсь к нему. – Как хорошо, что вы пришли.

Его глаза покраснели от слез, но ему удается натянуть улыбку. Я переступаю с ноги на ногу, пытаясь отыскать глазами камень, но нигде его не вижу.

– Жулиана всегда по-доброму относилась ко мне. И мне захотелось проститься с ней.

Ламберт обводит меня пристальным взглядом, как Удэн, и задерживается на линии роста волос.

– Что с тобой случилось? Я не видел этой раны, когда мы разгребали завалы.

Я инстинктивно тянусь к царапине, но затем сжимаю кулак, чтобы скрыть свежие раны на ладони и пальцах.

– Это произошло чуть позже. Я осталась в святилище выяснить, из-за чего был обвал, и в темноте напоролась на осколок стекла.

Удэн поднимает брови:

– Должно быть, вы потеряли много крови. – Он бросает многозначительный взгляд на Ламберта. – И, надеюсь, вам помогли обработать рану – притом что вы не ночевали дома.

Хоть я и не предполагала, что придется объяснять, откуда рана, у меня есть правдоподобное объяснение тому, где была я.

– Да, спасибо за беспокойство, – отвечаю я. – Я отправилась в аббатство. Реми так злился на меня, что мне не хотелось возвращаться домой. А потом весь день я помогала ухаживать за подругой.

Ламберт хмурится:

– Почему помощник магистра злится на тебя? Он же не может винить тебя в случившемся.

Слезы, проступившие на моих глазах, настоящие.

– Я сказала, что леса выдержат подъем камней, но ошиблась.

Он морщится:

– Это не имеет значения, Катрин. Сейчас он возглавляет строительство. И, обвиняя тебя, просто перекладывает ответственность. А это противоречит всякой морали.

Мне хочется рассказать, что я знаю, кто виновен в обрушении, но этот человек стоит либо позади меня, либо на другом конце комнаты. И сейчас граф прекрасно нас видит, так как по меньшей мере половина скорбящих вышли на улицу, чтобы встретить закат.

– Я надеялась увидеть Симона, – прочистив горло, говорю я, – но Удэн говорит, что он сбежал.

Ламберт мнется с ответом, а Удэн прожигает его взглядом с другой стороны гроба Жулианы.

– Расскажи ей, брат. Расскажи Катрин, что она помогала убийце.

У меня волосы начинают шевелиться от мысли, что он знает, как я спасла Симона от ареста. Но Ламберт качает головой.

– Мы все помогали ему, Удэн. Даже ты. Хотя он никогда не просил твоей помощи.

Так младший сын графа говорил о помощи в расследовании? У меня даже голова начинает кружиться от