деревнях. Что удивительно, они не нападают на местных жителей или, по крайней мере, их укусы не наносят им серьезных последствий. Но эти насекомые жестоко нападают на иностранцев, которые имеют несчастье провести ночь в Миане, что часто становятся причиной смерти менее чем за двадцать четыре часа. Я слышал о двух таких случаях. Один англичан рассказывал, что потерял своего слугу в Миане, кого атаковали эти ужасные насекомые. Вскоре он почувствовал сильный жар во всем теле, начал бредить и, наконец, умер в ужасных конвульсиях.

Я слышал другую историю от барона Вреде, который долгое время служил в Грузии и несколько лет назад был направлен послом в Персию. Когда он отправился в Миану, сезон был далеко в разгаре. Барон полагал, что ему нечего бояться насекомых, и провел там ночь, но из предосторожности все-таки держал в своей комнате зажженную свечу. Он не испытал никаких дурных последствий, но у казака из его конвоя на следующее утро появилось черное пятно на ноге, временами он бредил, и, наконец, у него начались приступы безумия. Жители рекомендовали средство, которое используется в подобных случаях: взять шкуру быка и на некоторое время обернуть ею ногу больного человека. Но все оказалось бесполезным, бедный казак умер в мучениях. Говорят, что этот способ вполне действенен, но необходимо, чтобы пациент не принимал ничего, кроме сахара, воды и меда, в течение сорока дней. При этом, как я уже говорил, уроженцы Мианы берут этих насекомых в руки без всяких опасений. Коцебу правильно воскликнул: «Какое счастье, что эти грозные насекомые не прикрепляются к одежде, потому что таким образом они вскоре распространились бы по всей Персии». Я мог бы добавить, что и по всему миру.

25 июня, в семнадцати верстах от Мианы, посольство переправилось через реку, которая во время разлива имела большую ширину, по мосту длиной в двадцать три аршина, и переночевало в Джанал-Абате. В трех или четырех верстах за этим мостом лежала цепь холмов Капланта, подъем на них был труден, а спуск, простиравшийся примерно на семь верст, резко обрывался у реки Кизил-Аусе. Через нее был построен прекрасный мост из трех арок, чрезвычайно легкий и красивый на вид. Насколько я могу судить по его виду в «Путешествии в Персию» Коцебу, этот мост делает архитектору большую честь. Здесь посол заметил остатки прекрасной мощеной дороги, которая была проложена во времена шаха Аббаса Великого[260], и сравнил остатки былых времен с настоящими строениями.

Посольство достигло Никпе, где его встретил Абдуль-мирза, один из сыновей шаха, управлявший этой территорией. 30-го числа оно дошло до Санжана, где находилась резиденция этого принца, который принял генерала и его свиту со всей возможной вежливостью и вниманием. По мнению посла, это было сделано потому, что в Тебризе с ним странно обращались. «Я оказал Шах-Заде-Абдуль-мирзе полное внимание с тем, чтобы доказать, сколь много я предпочитаю дружественные отношения недружественным… Пристав, при нас находящийся, склонял меня уехать ранее, ибо по приметам день был весьма благоприятный, но я на то не согласился».

5 июля посольство расположилось лагерем в урочище Саманархи, в двенадцати верстах от Султании, где его ожидал Мирза Абдул-Вахаб, министр и любимец шаха, хотя Мазарович был послан вперед условиться не организовывать лишних встреч и церемоний. Здесь был приготовлен хороший лагерь, и вокруг размещалась охрана из регулярных войск, которые были прикреплены к шаху и назывались Джанбазы.

Абдул-Вахаб нанес послу визит, и генерал сделал ответный визит на следующий день. Министр проявил персидскую вежливость и высказал гостеприимные приветствия, с которыми генерал отчаялся сравниться, хотя и произнес много красивых слов. Он был ранее проинформирован, что Абдул-Вахаб был уполномочен шахом провести предварительные переговоры, чтобы к моменту прибытия Его Величества он получил как можно больше информации. Но Ермолов притворился легким недомоганием и в течение нескольких дней избегал встреч. По-видимому, это только усилило нетерпение министра начать переговоры до прибытия великого визиря Мирзы Шафи. Воспользовавшись своим знакомством с Мазаровичем, он пригласил его к себе домой, и тот выяснил, что шах остался в полной уверенности, согласно представлению его посла в Петербурге, что вся территория, оккупированная Россией, будет возвращена, особенно Карабах. Поскольку Мазарович не имел полномочий, то не мог сказать ничего определенного по этому вопросу, но в соответствии со своими собственными взглядами «довольно ясно выразил ему могущество России, ее спокойное состояние и дружественные с соседями связи, а потому если не только в прежние войны, но даже в войну 1812 года сделала она приобретения за счет Турции, а потому едва ли возможно ожидать, чтобы она возвратила земли». Министр еще несколько раз высказал надежду на возвращение Карабаха. «Он говорил, что отказ может повлечь за собою войну, причем хвастался силою Персии. Он утверждал, что подвластные нам в Грузии и Дагестане народы преданы душою Персидскому Правительству и уже нравственно покорены Персией, что от Персии зависит иметь все по самые ворота Тифлиса».

9 июля. Абдул-Вахаб через Мазаровича отправил Ермолову свои верительные грамоты от шаха, которые уполномочили его начать переговоры с послом, и вскоре после этого приехал сам. Генерал «объяснил ему, что, не имея аудиенции у Шаха, не мог ни с кем иметь переговоров, но, зная его как человека отличного ума и дарования и почитая за особенную честь приобрести его дружбу, не хочу отнять у себя удовольствия рассуждать с ним, как с приятелем, о том, чего в качестве Посла нельзя мне открыть ему, как Государственному человеку». Беседа продолжалась четыре часа, когда генерал Ермолов сказал министру, что он прибыл в Персию не для того, чтобы искать дружбы с шахом пожертвованием областей, жители которых бежали под защиту России и преданность которых он ценил, и напоследок закончил, что невозможно для России уступить какие-либо территории. Обсуждения велись с откровенностью и максимально возможным хладнокровием с обеих сторон, и после расставания генерал вернул нераспечатанные верительные грамоты Абдул-Вахабу.

После вышеупомянутой встречи министр и генерал виделись еще не менее десяти или двенадцати раз, и их внимание всегда занимал один и тот же вопрос. Мирза Абдул-Вахаб заявил, что без возвращения территорий Россия не сможет поддерживать узы дружбы с Персией и что шах будет огорчен отказом, поскольку так долго ожидал этого. Генерал Ермолов ответил, что император, при всем уважении к шаху, будет чрезвычайно сожалеть о любом разрыве, потому что всерьез хотел сохранить дружбу между Россией и Персией, но в то же время он должен защищать те народы, которые были вверены его заботе. Со своей стороны, посол «присовокупил,